Дни яблок

Я прокрался в ванную, там было полно пара и запотевшее зеркало — я пригладил волосы, не глядя.

— Быстрее! — просипела под дверью Инга. — Невежливо это, она бежала к нам снизу.

— Туалет у них, что ли, забился? — рявкнул я, выкатываясь из ванной.

В коридоре бабушка снимала сапоги. Мама стояла напротив и торжественно натягивала бабушкин берет на большую тарелку.

— Так скорее высохнешь и форму сохранишь, — уговаривала мама вольнолюбивый головной убор. Никакой «Анны» и тем более «твоей» не было и близко.

Тина, коварная сестра моя, радостно хихикала у меня за спиной. Я оглянулся, она хищно разглядывала содержимое кулька с надписью «Montana».

— Настоящие… Ахх-хха, — пролепетала Тина. — Ой… бабушка! Я вас сейчас поцелую.

— Не угрожай, — улыбнулась бабушка, — но сделай.

И Тина ринулась в бабушкины объятия.

— Поставлю чайник, — ревниво выдавил из себя я. — С приездом… — Бабушка глянула на меня из-за Тинкиной головы. — Так вам кофе, чаю или сочник всухомятку?

— Чего вдруг ты так расфрантился? — подозрительно поинтересовалась мама. — Вроде ведь каникулы?

— Приезд бабушки для меня всегда праздник, — хрипло сказал я и удалился на кухню.

Бася совершала первый подход к снаряду, с завидным упорством и хрустом поглощая куриную голову. В комнате кто-то засмеялся, потом заговорили вразнобой.

«Надо мной смеются, — злобно подумал я. — Ладно-ладно… Шутницы, тоже мне!»

Смех и голоса выплеснулись в коридор. Было слышно, как бабушка кашлянула раз-другой.

Хлопнула входная дверь — это Инга ускакала на пары. Слышно было, как «двойка» погромыхивает на стыках. Её кольцо совсем недалеко от нас — через палисад и площадь.

— Будешь дальше укрываться? — Как всегда, бабушка появилась неслышно и, как всегда, справа. Я оглянулся: она стояла в дверях — добродушная и слегка румяная «со свежего воздуха». Совершенно не изменившаяся с прошлого года.

— Наверное, буду… — ответил я, — и вы будете, и мама — хорошо бы подольше.

— Не волнуйся так, — тактично заметила бабушка. — Мы будем где-то рядом всегда, за плечом, в любом случае, — тихонько добавила она и сделала несколько шагов в кухню.

— Но скажи мне только, — и бабушка водрузила потрёпанный чемоданчик типа «саквояж» на стул, — что такое тот «сощнык»? Какой он? И для чéго ты укрываешься?

— Брюмер, — сказал я, — месяц туманов, в основном прячусь от них. Ещё от контрольных.

— Такое, — сказала бабушка, нисколько не озадачившись. — Значит, брумер?

— Он самый, — подтвердил я. — Вам разогреть рыбу?

— И сощник, — быстро сказала бабушка. — Также.

— Тогда я нарежу лимон, — отбился я и поточил нож об оселок. Кошка с топотом пронеслась по кухне и заинтересованно уставилась на меня, не моргая. Завидя лимон, Бася скуксилась.

— Кто это оставил в коридоре мокрые следы на стене? — Мама любила, войдя, начинать беседу с вопроса, усматривая в этом значительный эффект. — Длинные такие полосы. Лесик?

— Некто, — сказал я. — Разве не знаешь? Некто прыгает тут по ночам и оставляет мокрые длинные следы. Видимо, сильно сопливый. Или лыжник.

— Александр, — церемонно произнесла мама, — шутки у тебя сегодня глупые что-то…

— Как у вас, Лика, на кухне уютно. Смотрю, мята принялась, вот что значит рука лёгкая, — походя польстила бабушка и извлекла из «саквояжа» жестяную банку чая. — Ваш любимый, знаю — чарный.

— Ах! — воскликнула мама и даже прижала к груди рук — Ну, зачем вы так… Да еще и в железной банке!

— Пустяки, право, — тонко заметила бабушка и поглядела на маму эдак «в три четверти». — В удовольствие вам. На здоровие.

Чайник на плите свистнул. Я завладел банкой и стал заваривать чай. Люблю церемонии. Из заварника пахло свежестью; немного грейпфрутом и хорошим чайным листом. Бабушка с мамой мазали ломтики хлеба селедочным маслом и щебетали о погоде. Бася вертелась под столом и страстно желала быть растоптанной.

— Вот я положу вам ещё, после дороги надо хорошенько поесть, — разошлась мама, выловив из банки несколько огурчиков и подложив их бабушке.

Я пользуясь случаем ухватил чеснок из той же банки, мы чинно похрустели соленьями, я задумчиво ковырял картошку.

— Въезжала, нетыпово[4], через реку. Панорама ферерычна[5], — сказала бабушка. — Любовалась. Сила, сплошная сила. И мосты — все великолепные.

— Всегда любила реку, — отозвалась мама, глянув на бабушку коротко и метко. — Я знак воды. Чай чудесный! Вы меня порадовали.

— Я тоже вода, — отозвался я. — Когда еду над рекой, каждый раз думаю, что поезд туда свалится. Кстати, чай заварил я, потому-то он и вкусный. Я вообще в первый раз вижу чай с таким названием… А банка почему жёлтая? Он что, для печени?

— Оптимиста, — заметила бабушка и достала портсигар. Мама воззрилась на него досадливо и отобрала у меня огурцы. — Лика, не волнуйтесь, прошу, — доброжелательно сказала бабушка. — При детях не курю, да.

— Пообещайте мне, — ехидно заметила мама.

— Слово гонó́ру, — усмехнулась бабушка. — Но надо ли то скрепить кровью?