Дни яблок

Эмма всё мотала синий клубочек… И поглядывала на «не меня», поникшего на столе.

— Подумать только, — заговорила она, словно бы сама с собою, но адресуясь явно Ане. — Сколько потрачено сил… времени — и что? И всё впустую. Пришлось самой. Ну, ничего, зато будет совсем особенное сердце! Такого сердца должно хватить на… Ну, вот прожить он, Анна, твой этот, должен был лет восемьдесят, и ещё четыре года. Но умрёт раньше. Умер, точнее, а сердце его будет моё вечно, стоит только съесть.

Эмма подошла «не ко мне» вновь.

— Молчишь, — довольным тоном заметила она. — Вот и помалкивай. Когда надо будет — спросим…

— Дельный глупый совет, — не сдержался я.

Эмма оглянулась. «А?» — будто не доверяя себе, переспросила она в пространство.

Не дождавшись ответа, хмыкнула, вздрогнула. Отворила заслонку печи, швырнула в красное жерло клубок. Он полыхнул яркими искрами, крикнул пронзительно тонко и сгорел. Анна в углу попыталась было издать некое восклицание, да только разъяренно просипела что-то.

— Я тоже так думаю, — любезно ответила Эмма. — Все вы были частью меня, и всякая из вас, точнее, частей ваших, станет тенью, если не найдёте жертву, потребную мне. Взамен. Усвой это. Алиса, скоренько, если твоё сердце тебе дорого… Или сердце сестры.

Эмма извлекла, показалось мне, прямо из стола, книжку (я, хоть и невидимый, даже название успел разглядеть: «Искусство, как вернуть потерянное время и впустую потраченные годы») и постучала книге пальчиком. Хмыкнула вновь — встала, взяла с подоконника банку с чайным грибом, выловила оттуда безответную массу и звучно шмякнула её на обложку.

«И сама она сердцеедка, и Альманах у неё, — подумал я, — жрун сплошной!»

Книга впитала несчастный гриб мгновение спустя. Сочно отрыгнула. И перед Эммой явилось небольшое зеркало. Чёрное и тёмное. Скорее овальное, нежели круглое. Бронзовое, с едва заметной прозеленью, и тусклое. Неаккуратно сделанное, даже грубо.

— Представь, — сказала Эмма в эту тьму. — Только представь… Опять эти фокусы. — И она вздохнула.

— Ты не должна гневаться, — сказало ей зеркало. — Гнев отталкивает…

— Легко сказать, — отозвалась Эмма. — Мне иногда кажется… — она помолчала и улыбнулась криво, — создаётся впечатление… Я перестаю их понимать, этих, следующих. Разбавленная кровь. Сплошь.

— Перед лицом времени… — сказало зеркало. — Ты должна быть осторожна. Как и все мы.

— Всё должна и должна, — немного печально заметила Эмма. — Нечестно.

Из дальнего угла кухни раздался всхлип.

— Послушай, Анна, — ответила Эмма поначалу, разглядывая в зеркале видимую лишь ей, убийце, тень несчастного гриба, а затем и себя: вполоборота, в три четверти, анфас. — Вот, что важно знать: они приходят и уходят, мужчины эти. Мы всегда остаёмся, мы будем и были. Потом, правда, должны… Всяким детям… Но и это проходит. Решаемая проблема.

Аня снова вздохнула…

— Юлия своевольничала, — ответила Эмма. — Да. И не спорь. Я была вынуждена их разлучить. Но она восстала… И поплатилась. — Эмма вздохнула. — Однако слова её были сказаны, а дело сделано. Вернуть всё вспять я так и не смогла, и отца твоего больше не вижу — ни среди живых, ни среди мёртвых. И сколько Юлию не спрашивала, своего не добилась… А ведь предлагала же — не хочешь мужчину отдать, так дай потомство от него… Собственно, какая разница — чьё сердце…

Гамелина-младшая промычала нечто нечленораздельное.

— Вот и я говорю, — подхватила Эмма. — Дело само себя не сделает, — и она вынула из ниоткуда скосок. Нож из осколка косы. Тёмный, кривой, словно серп или коготь.

— Хай тoбi грець…[170] — буркнул я.

— А? — снова спросила Эмма в пространство. — Да кто это бормочет всю дорогу? Ну, вот сейчас глаза найду и… — И она нацепила очки. Мне пришлось отступить в тень. Вернее, в их коридор. Там было темно и не страшно. Где-то за вешалкой скрежетал древоточец: маленький бессонный жук, прямое подобие времени.

Я был невидим, не жив и не у себя дома. И нечего ждать помощи от ведьмовских стен. Смотри, смотри ясно.

Я высмотрел ясно на их вешалке свой плащ и надел его. Чтобы уютнее… Ведь с той стороны вечно холодно и не знаешь точно, кого встретишь в долине теней.

В кармане плаща обнаружился молоточек — подарение из магазина «Поэзия». А во втором… Во втором кармане пальцы мои что-то кольнуло. Я пошипел, ойкнул и вытянул из кармана половинку гвоздя… Верное средство.

Тут за спиной моей скрипнули половицы — одна, вторая.

Я посмотрел налево, потом направо, потом прямо за собою — не поворачивая головы; и увидел девочку в пижаме. Синяя пижама в розовый горошек. Подкатанные штанины и рукава… Эмма привезла такие из Пярну когда-то… Одну Гамелиной-старшей, одну навырост — младшей. Майке.

— Даник! — прошептала Майка. — Чего ты ныкаешься?

— Не ныкаюсь, а наблюдаю, — строго сказал я. — А вот ты чего шаришься?

— Хотела попить водички, — тоненько просипела Майка. — А тут такое! Съесть хотят.

— Вот и я о том же, — краем рта заметил я.

— Твоё какое дело? — злобно шепнула Майка. — От тебя уже и тени нет.

— Хочешь, чтоб и с тобой такое случилось? — резонно спросил я.