Дни яблок

Дверь балконная распахнулась — туман и какой-то дальний, нехорошо знакомый шум донёсся до нас.

— Твердой рукой держусь за землю, — ответил я.

— Знала все три царства, — закончила формулу бабушка. И прислушалась. Раздался шорох, словно песок просыпался или земля… На стол явилась небольшая кучка пепла, очень чёрного. Запахло жжёным сахаром.

— Ферерия… — заметила бабушка. — Коллизыя… Ту концерту ты устроил? Аматорские чары? Вгоняешь даму в панику?

— Всю жизнь мечтал, — буркнул я. — Вы, бабушка, мнительная. Зря. У вас в роду были инквизиторы?

— Тылко чаровницы… важные особы, — отозвалась бабушка, вновь пытающаяся заполучить посех. — С инквизицией было простейше. Абсолютне. Раз и крест. Купка попёлу…[26]

Она покашляла в кулак. Воздух за окнами стал ощутимо уплотняться, а звуки приблизились. «Что бы то ни было, тебя одчищу», — сообщила бабушка, неодобрительно посматривая на густую мглу за окнами…

— Вот вы и доигрались, — злорадно заметил я. — «Посох-шмосох!». Вон, слышите? Трубы, собаки, топот этот… Натуральная Охота… Плюс туман, что кисель. Чары… Село без церкви!

Бабушка посмотрела на меня презрительно, даже раздула ноздри.

— Одшлёпаю, — выдохнув в пространство гнев, заявила она. — Наложу каяние.

— И так каюсь, — сказал я. — Постоянно.

— Особливе, как берёшь пенёндзы[27] за свою практыку герметычну, — поддакнула бабушка. — Цихо теперь. Вызываю посох вкотре! Вирга!

— Не забудьте набрать восьмёрку, — услужливо вякнул я.

На несколько минут воцарилась тишина. Затем вдруг явилась двойка.

— Прóста децызия[28], — досадливо сказала бабушка. — Но связи нет…

— Не знаю, о чём вы, — обиженно заметил я.

— Про одчищение, — строго скатала бабушка. — Забыла виргу в доме, ну, той… посех. Без него никак. Маю мус знять с тебя леництво, жадобство, а также бздуры.

— И что останется? — тревожно спросил я.

— Решта[29], — бескомпромиссно сказала бабушка. — Тераз час.

… Час настанет, год пройдёт — может, обернется. Холода безмолвные прийдут по тонкому ледку почти вплотную. За мной или ко мне? Петар-камень, Олена-вода — ходи мимо, беда.

— Про посохи есть в Альманахе. Можно глянуть, — предложил я.

— Но поглёндай, — разрешила бабушка несколько снисходительно. — Спроба друга.

Фат-фит… Альманах немедленно открылся, ещё и фыркнул.

— Так-то вот! — гордо сказал я бабушке. — Это всё вы, сбиваете мне голос… ехидством.

— Ехицтвом? — добродушно переспросила она. — Такое?

Я озадачился, тон бабушкин не предвещал ничего доброго.

— Но найди мне про шта… про посех… — попросила она. — Скорейше. Из малюнкем[30].

— Пищевая желатина, — начал читать я. — Вкусное и полезное вещество… дружок… Тю!

Мы подождали, прислушались. На балкон прилетела взъерошенная галка, Бася метнулась на подоконник и спросонья стукнулась мордой о стекло. Галка делано всполошилась и прошлась по балкону вразвалочку, кошка издала тявкающий звук и поскребла лапой по преграде.

— Дилетанта з желатиной, — вздохнула бабушка. — Чародзейчик! Скорейше на одчищение… — продолжила она. — После тылко пост. Возможна музыка класычна или штука[31], жебы вернуть гармонию. И без фанаберий, ясне?

Я потрогал родинку.

— Пожалуй, мне пора, — сказал я. — Думаю, вы не знаете, что такое сочинение. На три страницы, кстати. Кое-что прочесть надо. Да и картошка — пока почистишь. Потом не забыть сварить, не забыть выключить… А посох — он явится, или что-то другое прилетит — не скажу, не зна…

После этих слов кухня как растворилась в тумане, было не различить даже пальцев на руках, затем настал ветер. Высоко в небе заплакали гуси. На парапете моста лежало красное, кем-то надкусанное яблоко. Стемнело и тут, очень. К ногам моим явился клубочек — чёрный, затем второй, третий. Дальше скопилось их множество — все хищные и злые. Я сказал слово запрета. Ну, попытался… Изо рта моего вырвалась лишь тень дыхания, словно душа, — и клубки атаковали, всей стаей…

— Дикое мясо ночи! — грянул ангельский глас. — Прочь!

Чёрная мелюзга было трепыхнулась, заелозила в круге света, попыталась забиться в шел и между плитами моста и незамедлительно рассыпалась. В прах.

— Только ради Богоравной, — пророкотал невидимый мне Ангел. — Теперь ступай. И так забрёл, куда не стоило.

— И покатился! — обидчиво крикнул я.

В ответ что-то усмехнулось, будто плеснула вода… А колокол молчал.

… Я сидел на полу в кухне рядом с перевернутым стулом. «Дикое мясо» с моста попыталось разорвать меня на части. Но преуспело только с джемпером… Я сидел на полу, а рукав свитера моего отсутствовал здесь и сейчас.

— Как с вами вижусь, бабушка, так одежда и страдает, — мирно заметил я и встал.

— Вешчызм, — обронила бабушка. — Мама твоя так называет те бздуры. Одчищение не свершилось, оставлю то на ютро[32], выкличу уже тот посох, заналежне. Следовало первей одчистить место… Но ты был стойкий. Хвалила тебя.

— Что-то не расслышал, — заметил я.

— Слушаешь лишь себя, — пожала плечами бабушка. — Эгоиста.