Дни яблок

От водяного столба отпрыгнул — оторвался, брызгаясь, худой, давно не стриженный подросток в белой рванине. Одеяние это, условно белое, развевалось вокруг него, будто плыло в замедленной съёмке. Красиво, прямо до смерти.

— А ведь это батист, — сказала Гамелина сиплым от волнения голосом. — Его часто берут на саван, кстати.

XXI

Тих будь он,

Благ твой сон,

Как тех, кто пал,

Сквозь стон!

«Четверг — для утех. Пятница — для состязаний. Суббота — для непредвиденных встреч. При встречах подобного рода вам помогут предметы из свинца…»

Так говорит Альманах. Всегда интересно узнать было — неужели предмет из свинца — это пуля?

«Не получилось предвидеть, — подумал я. — Совсем. Ничего, это временное. Сейчас зазвенит, даром, что ли, гудело. Ангел мой, пойдём со мной. Гуси, гуси — гагага…

Совсем ничего…»

Подросток в рваном батисте двинулся к нам, походка его была неуверенной, а одеянье несерьёзным. Кто-то издевочек пискнул.

— Он будет говорить сейчас, да? — спросила Аня, будто ни на что не надеясь. — Ты его вызвал? Это твоё пророчество, да?

— Я своё где-то потерял, — ответил я. — Он будет убивать. Скорее всего, молча.

— А мы что делать будем? — растерянно поинтересовался Валик. — В это время?

«Это время, — подумал я, — движется… Тянется, идёт, подходит, бежит… Хотя, бывает, истекает. Истекает… исихия, ихор — кровь. Наверняка оно красное. Как кровь и чуть-чуть с серебром. Это уже алхимия. Нужно немного времени. Да».

— У меня есть магния кусочек, — невинно сказал Крошка. — Прямо с собой. Здесь. Если всё правильно сделать — будет вспышка.

— Это хорошо, — удалось заговорить и мне. — Вспышка — хороши выход, свет. Сначала выйдем в коридор. И будете убегать.

— Куда это? — спросила Карина.

— Домой. Каждый к себе, там стены, — ответил я. — Вы ему без интереса…

Тот, с отмели, по-прежнему покачивающийся на непривычных ровному полу ногах, решил подойти поближе. С него натекла вода в стороны.

Стало понятно мне, что не отвертеться — стычка неизбежна.

— Что у тебя на шее? — грубее, нежели хотелось, спросила. — Дохлое такое^?

— Ты ведь носишь цепочку? — уточнило у меня заросшее создание.

— Тебе какое дело? — подхватил я.

— Это кувшинки, — не нашёлся он. — Мы из них плетём цепочки, чтобы как у тебя. Вот.

Гамелина и Линник синхронно фыркнули.

— Вонючие, наверное? — не без интереса спросил я.

— Как ты сказал? — весь растопырился вниманием полупризрак.

— Мои не пахнут, — сказал я очень неприятным голосом. Огрел создание настоящей цепочкой, холодным железом, и призвал все силы из имеющихся здесь. В первую очередь — тлеющие болотными огоньками листики. Просил и требовал: удержать его-того-непонятно-кого на месте, а лучше вернуть — откуда явился-забарился.

Он повторил все мои движения в точности, что-то буркнул, и листики, было прянувшие стрелами, застопорились — будто в замедленной съёмке. Затем погасли, а потом — антрацитово сверкая — рухнули на пол, где и разбились со звоном в острую мелюзгу.

— Не противься, — сказал пришлец строго.

— Вот скотина, — с чувством ответил я. — Да откуда ты взялся, чтоб командовать тут? Призрак несчастный. Ненастоящесть, обман, муть, фикция… Ты искажаешь, ты оскорбление свету, прочь с лика дня. Сгинь.

— Я — это ты, — разлепил синюшные губы пришлец. — Я плохое настоящее, я неверная плоть. Во тьме я окреп, мне свет теперешний не в тягость… Сейчас вечер.

— Ага, да, и осень спускается, — фыркнул я.

— … И тёмные дни грядут… — закончил фразу мальчик. — Это хорошо или плохо?

— Кто тебя научил? — напустился на него я.

— В основном, ты, — честно ответил он. — Да. Ты научил нас почти всему… Можно сказать так.

— Тут смущает вот это «нас». Как-то мимо логики, согласен? — поднажал я — Есть я и ты, здесь и сейчас. Стоило бы сказать — тебя научил я.

— Нет, — как-то бесцветно ответил подросток и убрал наконец волосы от лица. — Есть мы, и есть ты… Оглянись.

— Любой охотник будет пойман, в конце концов, — ответил я, пытаясь найти верный тон, чем суровее, тем лучше. — Не люблю оглядываться. И не положено…

— Не противься, — повторил он с каким-то астматическим всхлипом.

— Было бы кому… — нервно ответил я. А он применил ворожбу. Как-то неправильно, но сильно. Много аматорства. И зло в осадке — горечь, жжёнка и миндаль. Чтобы насмерть…

У меня от такого просто внутри всё пообрывалось — и смотреть не хотелось, и дышать трудно было, до колючего инея в лёгких.

Я отлетел под стол. Оттуда была видна часть комнаты в неприятном ракурсе: чей-то тапочек под диваном, ноги гостей… Неприятная личность, очумело валяющаяся на полу.

Я вылез обратно, немного постоял на четвереньках, затем сел. потом встал и обнаружил Крошку и Ганжу шарящими по абсолютно ровной кремовой стене. Девочки стоически сопели. Чернега впился в гитару.

— Стерегу, — сказал мне Валик. — Попросили…

— Очень кружится голова, — ответил я. — А так да, всё правильно. Надо беречь… Она румынская, и струны еле нашёл.

— Даник, — нервно сказала Гамелина. — Саша… а дверь, она ещё будет?

— Или как же мы выйдем, — раздумчиво поинтересовалась Лидка. — В окно? По шторкам?