Дни яблок

Шторы чуть подрагивали — словно перезревшая красноватым сиянием луна пыталась, разодрав туманы в клочья, просочиться в комнату к нам — свидетельствовать в грехе. Аня подняла руку и выдернула шпильку из закрученных узлом волос, чёрные пряди упали на голые гамелинские плечи. Чтобы закрепить успех, Гамелина несколько раз тряхнула головой и опять зыркнула на меня из-под распущенных волос странно светлыми в темноте глазами.

— Я вот подумала насчёт согреться, — медленно сказала Аня. — А что, если я останусь у тебя?

Я несколько опешил:

— Это как, останешься? Насовсем? — переспросил я, ощущая бешеное сердцебиение и полное, абсолютное отсутствие дара и всяких следов его.

— Ну почему же, — ответила Аня шёпотом, — насовсем. Например, на ночь.

— Что скажет Эмма? — поинтересовался я.

Аня подошла близко, совсем близко — от неё пахло вербеной, вареньем и леденцом.

— Даник, — заявила Гамелина, — я распоряжаюсь собой с десяти лет. Что мне Эмма…

Я положил руки на её талию и подёргал вверх скользкую на ощупь комбинашку.

— Так ты распоряжаешься? — спросил я. — Только собой или кем-то ещё?

Аня обхватила меня за шею, ловкие пальцы её опять добрались до моих волос, она с силой дёрнула меня за пряди на затылке.

— Всегда мечтала распоряжаться рабами, такими, как гладиаторы, например, — прошептала она. — Двумя, тремя…

— И что бы ты стала делать с двумя грубыми и потными мужиками, или даже тремя? — спросил я, шаря руками по её спине всё ниже и ниже.

Наши губы находились в предательской близости: «На вкус она как сахарная пудра, — диким галопом пронеслась у меня мысль. — Сладкая, наверное»…

— Не раздумывай долго, можешь узнать сам, — сообщила мне в ухо Аня громким шёпотом.

Родинка надо ртом ожгла меня болью, как искра, и я поцеловал — сначала беззащитную и белую ямку между Аниными ключицами, потом шею, а затем губы — полные, подрагивающие и жадные.

— Надо просовывать язык, — сказала Гамелина по истечении нескольких очень длинных минут. — Я тебя сейчас научу…

— Сама откуда знаешь? — успел прошептать я.

— Много читаю, — шепнула в ответ Аня, и мы принялись за обучение…

… Если вам при гадании на цветах выпал одуванчик — вас ожидают печаль и горечь.

Как назло, мне снились именно они — горечь, страх и одуванчики — в одном котле. Печально, можно сказать, незаслуженно — видно, оттого и горько.

Я проснулся около пяти. В это время тени покидают наш мир, устремляясь вслед за светом лунным — лживым и отражённым, к иным областям, скорее всего, полям тьмы, из которых и явились. Во сне в эту пору более всего меняется суть вещей — запросто предстаёшь мышью или же небольшим драконом, можно медным, заодно и уясняешь: область интуиции — тоже поле тьмы. Чёрные маки. Возможны и асфодели, но серые.

Аня спала неспокойно, что-то бормотала, вертелась и без конца шарила пальцами во сне. Будто что-то искала. Смеха ради я взял её за мизинец. Это палец-ключ. Ухватив за него спящего, можно выпытать всякие тайны. Похоже на разговор с почти незнакомым человеком, который тебе нравится — будто ступаешь по тонкому льду. Надо очень осторожно подбирать вопросы.

Уткнувшаяся в подушку Гамелина в ответ на мои манипуляции сказала нечто сердитое, неразборчивое. Явно старые слова. Вроде по-немецки.

XIII

— Кто установил осень, месяц и день…

Больше всего люблю серенькие осенние утра, с туманом и дождиком — такие меланхоличные, неясные, северные. Сразу ощущаешь — что-то произойдёт. Непременно трагическое — ведь с севера к нам вечно идут неприятности. А зимою — циклоны.

Октябрь катился все ниже. Мы прошли улиток, «Недоросля»; на химии я разбил три пробирки — и был изгнан. До дня рожденья осталось несколько дней, коротких.

— Было бы интересно устроить домашнюю вечеринку, — мечтательно сказала Гамелина — мы сидели у неё на кухне и пили какао.

— В смысле, вынести табуретки на лестницу и объявить конкурс вопросов? — спросил я.

— Победит «Вы что, захлопнулись?». Я проверяла, — мгновенно ответила Аня. — На это вечер тратить не стоит.

— Сдаюсь, — помолчав минутку, ответил я. — Вечеринка так вечеринка, ты придёшь?

— Я — да, приглашал уже, — миролюбиво ответила Гамелина. — И ещё человек пять просто прибегут, а ещё я хорошо помню, что ты кого-то пригласил отдельно… Ромку, что ли…

— Да, — беззаботно отозвался я. — На субботу.

— Своих куда денешь? — вроде как совсем беззаботным тоном поинтересовалась Аня.

— Не поверишь, — сказал я, — поразъезжались все, как пошептал кто-то.

— Я поверю, — мрачно заметила Аня. — С тобой приходится верить всему. Даже плохому. Особенно… Так что? День рождения отмечаем… прости, отмечаешь? Суббота в силе?

— Это ведь готовить… — закинул пробный каменья, — потом посуду мыть, пол, протирать всякие ложечки.

— Получать подарки, — неделикатно напомнила Аня, — и кривляться, кривляться.

— Что это мы всё о тебе да о тебе, — окрысился я. — Давай уже и обо мне. Смотри: я всё приготовлю, налью-поставлю — потом явится толпа и сожрут всё, колбасу в палас втопчут, подушками швыряться начнут. В мою кошку причём. Помню хорошо, что в том году было. Разбили вазу.