Я посмотрел на Игоря и Кирилла, которые тоже не пытались ничего предпринять. А ведь и они никогда никого не обижали. Наоборот, они выхаживали бродячих котят. И Илья – разве такой уж он жестокий? Он как-то раз возле школы подобрал и отогрел голубя со сломанным крылом.
Тогда почему все мы сейчас смотрим на эту нечеловеческую жестокость, позволяем ей случиться, радуемся ей?
Детство так прекрасно и бездушно одновременно.
Они поставили коктейль на место, будто и не трогали. Антон вернулся со своей вечной блаженной улыбкой, сел на свое место, пододвинул стакан поближе.
Я думал, что такое невозможно не заметить. Наверное, этот стакан ужасно воняет, и сейчас Антон скажет что-то типа: «Ребят, че за фигня, зачем вы туда нассали?» Но он ничего не говорил.
Я вдруг подумал, что не знаю, чего хочу больше: посмотреть, как он будет пить, или отговорить его от этого.
Антон вдруг поправил трубочку в стакане и отпил. Ребята замерли с каменными лицами. Сам же Антон в лице никак не изменился. Все запереглядывались.
– Как коктейль? – первым спросил Илья.
– Вкусно, – кивнул Антон и опять улыбнулся.
Это невозможно. Невозможно не понять, что случилось. С ужасом я осознавал, что он нам подыгрывает.
Он вдруг заглянул мне в глаза своим очень умным взглядом и снова отпил, намного больше, чем в первый раз. Меня затошнило. Я смотрел на него в ответ и силой мысли пытался докричаться: «Антон, зачем ты это делаешь? Просто откажись, скажи, что это гадость, и они от тебя отстанут».
– Вкусно, – снова повторил Антон.
Я не выдержал: сделал вид, что неаккуратно откинул руку, и сбил стакан Антона на пол. Никто меня за это не осудил, все ребята следили за Антоном испуганными, уже не веселыми взглядами. Наверное, каждый тогда был рад, что я разлил этот дурацкий коктейль.
Антон после этого собрался и ушел. Сказал, что ему нужно к какому-то репетитору. Соврал, наверное.
Я до конца праздника не вставал со своего места за столом. Несколько раз ко мне подходили Игорь и Кирилл.
– Успокойся, – убеждал меня Кирилл. – Мы ничего не сделали.
– Вот именно, мы ничего не сделали. – От желания заплакать у меня дрожал голос.
– А если бы сделали, то до конца школы уже нам бы ссали в чай в столовой, – хмыкнул Игорь.
Я не ответил.
– А я считаю, что Юра и Илья тоже ничего такого не сделали, – пожал плечами Кирилл.
– Смеешься? Они ему в коктейль… – Я даже не смог это произнести, горло перехватило.
– Да совсем немного, – оправдывал их Кирилл. – Что ему будет-то? В войну люди вообще свою мочу пили и песок ели, когда больше нечего было. И все нормально.
– Сейчас не война, – хрипло возразил я.
Или война?
Это было на весенних каникулах. Через неделю началась учеба, и Антон ходил в школу как обычно. Я до сих пор не знаю, имела ли для него та ситуация какие-то последствия.
Но постоянно, всю школьную жизнь я ловил его взгляды на себе, глаза в глаза, и чувствовал, будто он ждет моих действий. Будто весь Антон существует и позволяет над собой измываться, только чтобы я однажды проявил себя как настоящий человек – и заступился за него. А я все не мог и не мог.
Я и не особо-то думал о нем раньше. Он существовал для меня словно предмет мебели в классе – этакое дополнение к стулу и парте, а после того случая вдруг резко превратился в живого человека.
Этот дурацкий возраст…
Мои десять лет не запомнились мне ничем выдающимся. Разве что я начал отвечать на выпады Ильи, но триумф этот был недолгим.
Мы тогда шли с Кириллом по этажу, а Илья был дежурным – тем, кто стоит и командует всеми остальными, чтобы они не бегали, ходили спокойно и кланялись ему в ноги. У дежурных, будто знаки на военной униформе, были нашивки на рукавах: «ШД» – типа «школьный дежурный».
В общем, этот школьный дежурный к нам и пристал. Сказал:
– Ходите помедленнее, идиоты.
После случая в кафе я почему-то стал бояться его немного меньше. Но противная дрожь при его приближении все равно оставалась. Я вяло огрызнулся:
– У тебя синдром вахтера.
Это была слишком сложная фраза для его понимания, но, чтобы не оставлять последнее слово за мной, он сказал про Кирилла:
– А что ты все время с ним ходишь? Это твой парень?
Я тоже не смог промолчать. Указал на нашивки:
– А как расшифровываются эти буквы? «Доставучий шакал»?
Тогда Илья толкнул меня к стене и скрутил мне руки – силы в нем было раза в два больше, чем во мне.
– Я и забыл, что ты папочкин боксер, – насмешливо произнес я. И добавил мстительно: – Илюша.
Он несильно стукнул меня об стену.
– Скажи: «Прости меня, Илья, ты самый лучший».
Долго пытать меня у него не получилось. Позади нас на полной скорости промчался первоклассник, а в Илье включилась функция «ШД» – он отпустил меня и с криком «Не бегать!» побежал за несчастным.
Я растирал запястья, чувствуя, сколько у меня внутри невыплеснутой злости. Мне казалось, у меня даже глаза от нее потемнели.
– Давай догоним и врежем, – предложил я Кириллу. – Нас двое, а он один.
– Сейчас один, а потом нам еще хуже будет, – беспомощно отозвался тот.
Этот ответ разозлил меня еще больше. Так всех нас в трусов превращает мысль…
Я вздохнул:
– Пойдем тогда.