Дни нашей жизни

Инспектор посмотрел на меня в упор. Я на секунду поднял глаза и снова опустил их. Принялся оттирать с рук уже засохшую кровь.

– Давно у тебя с ним стычки? – Это он про Илью.

– У нас с ним не было стычек.

– А с кем были?

– У меня? Ни с кем. У него – с Антоном.

– Давно?

– Всегда.

– То есть ты не помнишь, когда они начались?

– То есть они были всегда.

Инспектор странно усмехнулся и что-то отметил в своих бумагах.

– Дрались раньше?

– Нет.

– Он тебя первым никогда не бил?

– Пару раз пытался.

– А ты с кем-нибудь еще раньше дрался?

– Нет.

Инспектор как-то странно развел руками и посмотрел на психолога. Она едва заметно кивнула ему и заговорила со мной очень мягко:

– Мики, а ты раньше делал что-нибудь импульсивное от злости или обиды?

Я честно подумал. И сказал:

– Да.

– А что ты делал?

Мне вспомнилось знакомство с моим биологическим отцом.

– Когда меня один человек обидел, я полкомнаты разнес. Костяшки сбил от злости. Во мне как будто что-то годами копится, а потом выплескивается. Я еще из дома убегал…

– Мики, – прервал меня Слава. – Что ты несешь?

– Разве я вру?

– Ты себя каким-то психопатом выставляешь.

Инспектор перебил нас, сказав Славе:

– Я потом послушаю вашу версию. – И обратился снова ко мне: – Ребята сказали, ты молоток взял. Ты помнишь это?

– Да.

– А что ты хотел сделать?

– Убить его. Я ему так и сказал.

– То есть ты осознанно взял молоток и осознанно хотел его ударить?

– Да.

Инспектор неожиданно рассердился:

– Да с чего бы ты решил на трезвую голову его убивать?!

– Но с чего-то же решил, – спокойно ответил я.

– В состоянии аффекта! Ты не понимал, что делаешь!

– Я понимал.

Он обессиленно откинулся на спинку кресла. Хмыкнул:

– Ты зачем из себя потенциального убийцу корчишь? – И перевел взгляд на Славу: – Ну и что мне с ним делать?

– Это все равно от моего ответа не зависит, – хмуро заметил Слава. – Я понимаю вашу логику. Он избил одноклассника – значит, он и виноват. Конечно, вы учтете обстоятельства, я же вижу, как вам хочется, чтобы это было состояние аффекта… Но в итоге он все равно будет выставлен единственным виновником, его поставят на учет и обяжут ходить к психологу, что бы я вам тут ни сказал.

– Вы сами сказали: он избил одноклассника. Мне это следует скрыть или исказить?

– Я хотел бы, чтобы вы постарались увидеть картину целиком. – Слава вздохнул. – Я вам нужен еще?

– Несколько слов: как рос, как учился, какой характер, с кем дружил?..

Мне сказали подождать в коридоре.

Я вышел и встал у окна. На улице шел дождь. Странно, что мир остался таким, как прежде, несмотря на то что только что произошло.

Еще недавно в школьном дворе стояла машина скорой помощи, куда Илью погружали на носилках. У него было так окровавлено лицо, что у классухи началась истерика. Вся в слезах она закричала на меня:

– Урод! Ты урод! – И плакала, и повторяла, что я неадекватный, что триста ножевых в состоянии аффекта – это про таких, как я, что я свою жизнь закончу на нарах, потому что от ревности прирежу жену.

Когда инспектор повел меня в свой кабинет, будто арестованного, младшие школьники шарахались от меня как от прокаженного. Я был весь в крови: руки, рубашка, даже лицо. Я пугал их. А инспектор сказал:

– Мы вечно носимся за отъявленными хулиганами, хотя бомба замедленного действия сидит в подобных личностях.

И еще:

– Если бы мы были Америкой, ты стал бы школьным стрелком.

Родители приехали вместе, но разговаривал со всеми только Слава. Это не очень хорошо. Слава хуже переносит стресс и эмоциональные ситуации, лучше бы со мной пошел Лев. Но так было нельзя.

Когда мы вернулись домой, я хотел остаться один, но пришла Лена. Я даже переодеться не успел. Долго сидел и смотрел в одну точку, а потом пришла она.

Вообще-то я чувствовал, что она придет, но не был уверен, что хочу этого. Я боялся.

Не знаю, кого она надеялась увидеть, но, видимо, не меня. Я сидел, мрачный и уставший, а она как-то растерянно смотрела с порога. Потом прошла и села на кровать.

– Ты не виноват, Мики.

– Не надо, – ответил я.

– Что «не надо»?

– Говорить так. Не надо меня оправдывать. Я плохо поступил.

– Потому что не струсил?

– Ты ничего не знаешь, – огрызнулся я.

– Все знают, а я – нет?

– Ты не видела его. – Меня передернуло, когда перед глазами снова возникло окровавленное лицо Ильи. – Ты не видела, что я с ним сделал; я был как тупое жестокое животное.

– Мики, он – урод.

– Это я урод.

– Ты его всегда терпеть не мог.

– Я хуже, чем он.

– Да он постоянно ко всем лез! Он Антона с первого класса изводит! Он сволочь.

Я упрямо возразил:

– Он не сволочь.

– Сволочь!

– Он не совсем плохой.

– Как это?

– Совсем плохих людей не существует.

– О, может, и Чикатило был не совсем плохим человеком?

Я снова поморщился.

– Чикатило был не человек. Он маньяк. Я с тобой о людях говорю, а не о маньяках.

– В классе никто тебя не осуждает. Все понимают, один ты против самого себя.

– Они дураки.

– За тебя даже Костя. Он что, тоже дурак?

– То, что Костя математику знает, не значит, что он не дурак…

Я поднял голову и, начав разглядывать Лену, как будто впервые увидел ее по-настоящему. Она выдержала мой взгляд, не отвела глаза.

– Какая ты…

– Какая?