Дни нашей жизни

– Я хотел узнать, что теперь будет, – ответил Ярик. – Сообщения ты не читаешь.

– А адрес мой ты где взял?

– У Лены.

– Ответ, что я полностью осознал свою вину и раскаиваюсь, тебя устроит? – съязвил я.

– Я ведь не об этом спросил, – на вздохе ответил Ярик и сел на мою кровать.

Сел и замер, упершись во что-то взглядом. Я проследил, куда он смотрит: на флажок. Радужный флажок в моей подставке с карандашами, который мы всегда убирали перед тем, как кто-нибудь придет. Но Ярик-то не должен был приходить, оттого я и не подумал ничего прятать.

Я вдруг разозлился. Захотелось заорать на него, чтобы он перестал таращиться, заставить его перестать.

Я глубоко и медленно задышал. Вдох-выдох. Нужно перестать додумывать, это ничего не значит, скорее всего, он понятия не имеет ни о какой ЛГБТ-символике и смотрит просто потому, что флажок очень яркий.

Вдох-выдох.

Я прикрыл глаза, а когда открыл, Ярик уже туда не смотрел.

– Антона в другую школу перевели, – неожиданно сказал он.

Я удивился:

– Почему?

– Не знаю. На следующий день после вашей… – Он замялся. – …После вашей драки пришел его отец и забрал документы.

– Ого. – От неожиданности я тоже сел на кровать.

– Надеюсь, в новом классе ему будет лучше. – Ярик вяло улыбнулся.

Мы помолчали.

– Почему мы ничего никогда не делали? – с грустью спросил я.

– В смысле?

– Мы ведь все видели, что происходит с Антоном. Но никто никогда не пытался это остановить.

Я посмотрел Ярику в глаза. Он их смущенно отвел.

– Мы почему-то относились к нему хуже, чем к другим, – продолжил я. – Как будто он – чужой, а остальные – свои.

– Кроме Ильи и Юры все относились к нему… как ко всем остальным.

Я усмехнулся:

– Значит, мы ко всем – как к чужим? Какая неуютная жизнь.

Ярик опять вздохнул. Потом спросил:

– И все-таки что теперь будет?

– Да с кем?

– С тобой.

– Ничего не будет. – Мне резко стало на все наплевать, навалилось какое-то равнодушие.

– Костя сказал, что будет тебя в тюрьме навещать.

Я рассмеялся. Ярик удивленно посмотрел на меня и заплакал. Это было так неожиданно… Он ревел и между всхлипами говорил, что ему уже надоело из-за меня плакать, что я все равно этого не ценю и ни одной его слезы не стою, что все из-за меня переживают, а я сижу и смеюсь, и мне на все плевать.

– Ярик… Ну успокойся… – смущенно повторял я. – Меня не посадят в тюрьму. Детей не сажают.

Я опустился на пол перед ним, как перед маленьким, и начал вытирать ему слезы. И вдруг понял, что сам сейчас заплачу.

Перестал его утешать, лег на пол и подумал: «Как бы не заплакать». Тогда и разревелся, конечно.

А Ярик перестал плакать, спустился ко мне на пол и теперь сам принялся меня успокаивать. Я продолжал реветь, чувствуя, как на самом деле мне приятно, что кто-то пытается меня утешить. От этого становилось чуточку легче.

Почему-то так получилось, что на этом полу мы и уснули. А может, только я уснул, теперь уже не знаю. Но проснулся я от того, что в комнате включился верхний свет. Я открыл глаза, а на пороге Лев стоит. За окном уже темно, времени прошло куча. Слева от меня, потягиваясь, приподнялся и сел Ярик.

– Здрасте, – сказал он, увидев Льва.

Лев кивнул, но еще некоторое время смотрел то на меня, то на него. Не знаю, какие версии произошедшего крутились у него в голове, но, насмотревшись, он просто сказал:

– Хотите чаю?

Мы, конечно, хотели.

Это было здорово и странно: наревевшись, пойти пить чай вместе со Львом, разговаривать с ним о ерунде и смеяться, будто ничего не было, будто сегодня самый обыкновенный день.

Перед уходом Ярик спросил:

– Это твой папа?

– Да, – ответил я.

И тут же подумал: «Что я за дурак? Зачем я это сказал? Завтра он увидит меня в школе с другим папой, и что я ему объясню?»

Но Ярик сказал, что отец у меня классный.

А Лев сказал про Ярика:

– Хороший парень. Почему вы не дружите?

Я пожал плечами. Я и правда не знал почему. Мы с Яриком раньше никогда по-настоящему и не разговаривали.

Педсовет

Ночью перед педсоветом я не спал от удушающей тревоги. Только удавалось задремать, как я просыпался, вспоминая визгливый голос нашей классухи, повторяющей, что я урод. И еще: «Мальчика увезли без сознания на скорой! Если что-то случится, виноват будешь ты!»

Я гадал, как там сейчас Илья. Все еще в больнице или уже дома? Наверное, в больнице. Думает ли он о случившемся так же часто, как я? Может, ему и не до того.

Я представлял эту больничную атмосферу с едким запахом лекарств, звякающими ампулами и шприцами… Если бы мне пришлось лежать в больнице, я бы очень хотел домой.

А потом я представил маму Ильи. Я никогда ее не видел, но представил очень четко, плачущую и мающуюся дома от переживаний за сына. Она, наверное, ненавидит меня. И это справедливо.

На следующий день оказалось, что отец Ильи тоже пришел на педсовет. Я его сразу узнал: вспомнил, как он гордился маленьким покусанным собакой Илюшей. Когда я зашел в кабинет, мы с ним зацепились взглядами, но он первым отвел глаза. Будто виноват больше меня.