Дни нашей жизни

Я ждал возвращения родителей с работы как страшного суда. Первым, наверное, придет Лев. Я открою ему двери… Или нет, лучше пусть открывает сам, своим ключом. Тогда можно будет не выходить и еще какое-то время прятать от него свое клеймо. Но потом он все равно заметит, например, когда зайдет в мою комнату спросить, как дела.

Тогда и начнется… Хорошо еще, если он решит, что я был с девочкой. Но вряд ли… Разве девочки так себя ведут?

Мне было сложно представить, чтобы все то, что я вытворял с Глебом, случилось между мной и какой-нибудь девчонкой. Даже если бы это была Лена. Девочки представлялись мне неприкосновенными, слишком драгоценными и хрупкими, и, хотя почти все парни в нашем классе только и делали, что отпускали похабные шутки про «баб», мне это казалось совершенно неестественным.

Нет, я допускал, что чем-то таким они все равно могут заниматься. Но представлял секс с девушкой как огромное проявление любви, красивое, словно снятая на профессиональные камеры художественная эротика с идеальным освещением, где у обоих партнеров гладкие, идеальные тела. В таких обстоятельствах я еще мог представить девочку, да и то не с самим собой.

Едва заслышав повороты ключа в замочной скважине, я тут же сел за свой письменный стол, открыл первый попавшийся учебник и принял спокойный и безразличный вид. А рукой, как бы невзначай, закрыл шею, будто потирая ее. И, когда Лев приоткрыл дверь комнаты, чтобы со мной поздороваться, он ничего не заметил.

Теперь можно было расслабиться до тех пор, пока он не зайдет еще раз или пока мне самому не придется выйти.

Через полчаса вернулся Слава. К моему ужасу, он не ограничился коротким приветствием, а прошел в комнату, спрашивая, зачем я задергиваю шторы, если на улице еще светло.

– У тебя тут как в склепе, – пошутил он, впуская в комнату дневной свет.

А потом, проходя мимо, потрепал меня по волосам и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Похоже, и он не заметил.

Хорошо, что Ваня остался в гостях у одноклассника, иначе бы он сразу заметил и побежал рассказывать родителям, что у меня на шее ЧТО-ТО.

Когда меня позвали на ужин, я понял, что пришло время сдаться. И мужественно подготовился к тому, что сейчас меня будут ругать, допрашивать и стыдить.

Медленно (очень медленно!) я сел за стол напротив Льва. И посмотрел на него, как бы в ожидании и одновременно давая понять: «Я готов, можешь ругаться». В ответ он как-то скучно на меня взглянул, ни за что не зацепившись взглядом, и спросил у Славы, до скольки он завтра работает. А Слава ответил, что до трех.

Тогда я перевел взгляд на него и тоже выжидающе посмотрел. Заметив это, Слава спросил:

– Что?

Прозвучало так, будто он решил, что это с ними что-то не так, а не со мной.

– Ничего, – просто ответил я и начал есть.

Они ничего не сказали. Все было прекрасно видно, невозможно было не заметить, но они даже не удостоили мою шею взглядом. Просто непринужденно разговаривали между собой о каких-то личных делах, иногда привлекая меня к беседе, и… И все.

Облегчения я почему-то не испытал. Мне казалось, я совершил преступление и остался безнаказанным.

Зайдя на следующее утро в ванную и остановившись перед зеркалом, я увидел на полочке то, чего там абсолютно точно никогда раньше не было. Коробочку с презервативами, заботливо и ненавязчиво оставленную на видном месте.

Меня охватила смесь стыда и злости, и я демонстративно оставил ее нетронутой. Даже поставил ровнее, чтобы она выглядела максимально ненужной.

Зато в школе со мной никто не церемонился. Едва сдав вещи в гардероб, я сразу, как по закону подлости, наткнулся на директрису. Сначала она прицепилась к тому, что я опоздал, но, рассмотрев повнимательнее, тут же переключилась на следы у меня на шее:

– Это еще что за бесстыдство!

А я сначала подумал, что она так мое опоздание назвала. И сказал, что больше не буду.

– Не паясничай! – взвизгнула она. – Кошмар, и это в восьмом классе!

– Переходный возраст, – съязвил я. – Мальчик превращается в мужчину.

– Сказала бы я тебе, в кого ты превращаешься!.. Ах, да я, между прочим, тебя помню! Про тебя еще тогда, на педсовете, все было понятно…

А я устал от ее противного голоса и спросил:

– Если вам все понятно, можно я пойду?

Лицо у нее вдруг стало каким-то малиновым. Мне показалось, что у нее сейчас по-мультяшному пойдет пар из ушей.

– Дай дневник, – процедила она сквозь зубы. – Я лично впишу тебе замечание за твое хамское поведение.

Я скинул с плеча рюкзак, вытащил дневник и протянул ей, вежливо попросив:

– Занесите потом как-нибудь, а то я на урок опаздываю.

Уже поднимаясь по лестнице, я слышал, как она провизжала, чтобы я сейчас же вернулся, не то она вызовет отца, и даже попросила кого-то остановить меня. Тогда я просто побежал вверх по ступенькам, но никто за мной не погнался.

На математику я пришел на десять минут позже, а потому все ребята в классе повернулись в мою сторону. До парты я шел под чье-то тихое и скромное: «У-у-у-у». При Антонине Прохоровне выразить удивление громче никто не решался.