Дни нашей жизни

Он начал складывать и убирать в ящики стола на­копившиеся за день бумаги, привычной возней смиряя волнение.

Алексеев неподвижно сидел в кресле, грузный, об­мякший, давая отдых всему своему большому телу, раз выпала нечаянная минутка. Ему не нужно было ни спо­рить, ни выслушивать возражения или сомнения. Он понимал и жесткую неумолимость сроков, и рискован­ность переделки «на ходу» одного из ответственнейших узлов машины, и материальные осложнения... Все, что мог возразить директор, Алексеев уже сказал себе прежде, чем прийти сюда.

— Черт возьми, мы не опытная лаборатория, не научно-исследовательский институт, а завод! — с раздражением сказал Немиров, захлопывая ящики, и вскочил с юношеской легкостью: — А в общем, утро ве­чера мудренее!

Выйдя во двор, в полумрак тихого, непривычно теп­лого весеннего вечера, он увидел освещенные окна кон­структорского бюро и свернул на приветливый огонек.

Небольшой дом, окруженный молодыми деревцами, стоял в конце главной внутризаводской аллеи, протянувшейся на добрый километр. Глаз издали при­мечал белые матовые плафоны и зеленые колпачки на­стольных ламп. От домика веяло сосредоточенной тишиной, которую подчеркивала грохочущая неподалеку жизнь производственных корпусов.

«А ведь одного от другого уже не отделишь», — ска­зал себе Немиров, и завод представился ему не таким, каким он ощущал его обычно — хорошо изученным, до конца понятным производством, — нет, сейчас он пред­ставился вечно меняющимся и движущимся, насыщен­ным огромной внутренней работой обновления и роста.

Внезапная мысль, мелькнувшая еще во время раз­говора с Алексеевым, вернулась и заставила Немирова замедлить шаги. Жизнь все время вмешивается, пону­кает, и с прежними соображениями хозяйственника не проживешь — куда там! Был у недальновидных дирек­торов такой идеал — хорошо освоенная продукция неиз­менного типа... А сейчас и не заговоришь об этом: засмеют! Выпускаешь великолепные машины, да еще в этакие сроки, — и все равно: тянись выше, совершен­ствуй... Пусть над тобой висит план, себестоимость... ан нет, выкручивайся и умей делать так, чтоб и одно и другое совместить! Черт возьми, этот злосчастный регулятор вдруг поднял кучу вопросов. Где-то они на­зревали, беспокоили, а тут все сразу вылезли наружу. Формула ясна — технический прогресс. И суть проста: было три центра — наука, конструкторы, производство. Сблизились,   сцепились,   требовательно воздействуют друг на друга. Складывается новая традиция. Слово для нее найдено теплое, радостное — содружество. И ты, директор, со своими промфинпланами, лимитами, обяза­тельствами, сроками, никуда от этого не денешься.

Он остановился один на полутемной аллее и сам себе до конца уяснил: весь смысл содружества в том, чтобы время между рождением новой идеи и ее вопло­щением в металле сократить. «Значит, моя задача — сделать так, чтобы оно сокращалось максимально быстро. Чтобы весь путь технического прогресса — от каби­нета ученого до станка рабочего — был упрощен и об­легчен».

— Так, так, — пробормотал он и тут же вздохнул: — Это прекрасно, но попробуй-ка не сдать турбины в срок!

Как он и ожидал, все работники, занимающиеся ре­гулятором, были на местах. На подоконнике лежали свёртки с булками и разной снедью — верный признак того, что люди приготовились к ночному бдению. А в кабинете рядом с Котельниковым сидел Карелин. Белый ежик профессора и густые, спутанные волосы главного конструктора дружно склонились над чертежом.

Обе головы разом поднялись, две пары глаз выжида­тельно уставились на вошедшего.

— Ну, рассказывайте, что вы тут надумали, «все вверх дном», — сказал Немиров, мимоходом сжал руку профессора и подсел к чертежу. — Только терминологи­ей не оглушайте, я в регулировании не специалист.

Признание далось ему нелегко, он не любил показы­вать, что знает что-либо хуже других. Но сейчас ему было необходимо подробное и понятное объяснение су­щества нового проекта, иначе — как принимать реше­ние? Можно созвать технический совет и авторитетно руководить заседанием, нащупывая в разноголосице мнений наиболее здравую точку зрения. Но разве это заменит собственную убежденность, вот это алексеевское «оригинально и просто, как все гениальное»?

Котельников затребовал старую схему, приколол ее рядом с новой. Он объяснял толково и строго, будто читал лекцию, и только порой горячая интонация, не соответствовавшая сухости технических понятий, выда­вала его влюбленность в новый проект.

Немиров слушал и вглядывался в лежавшие перед ним схемы, стараясь уловить преимущества нового ре­гулятора. Но он слишком плохо разбирался в технике регулирования, чтобы понять это. Зато опытный глаз инженера приметил внешнее изменение многих деталей.

— Интересно, — скупо одобрил он, дослушав объяс­нения, и спросил, насколько значительны будут пере­мены в деталях, могут ли быть использованы уже изго­товленные детали и уже отлитые заготовки.

— Кое-что, — осторожно ответил Котельников.

— Что ж, готовьтесь доложить на техническом сове­те. Тогда и решим.