Дни нашей жизни

— Тебе никак за сорок. Советский рабочий. С чего бы вдруг хозяина над собой держать?

Торжуев насупился, долго молчал, потом заговорил  возбужденно и сбивчиво, с выражением тяжелого и непривычного раздумья на лице:

— Разве же я оправдываюсь? Не ты меня допытывать вызвал, Яков Андреич, я сам пришел... За сорок, да! Дети взрослые, комсомольцы… И у каждого тот  же вопрос в глазах... Понимаю. А что делать? Может, если б начать сызнова, да с пониманием... Что я тогда понимал? Я вот сегодня Витьке Пакулину позавидовал. Тоже ведь безотцовщина! А я... Взяли бедного родича в сапожные подмастерья, в город, на хлеба — кланялся и благодарил. От фининспектора сколько прятался, в по­гребе пыли наглотался! Потом Белянкин на завод по­дался, опять меня в обучение взял — я опять кланялся. В семью взяли — опять спасибо! Кто я был? Голь пере­катная...

— Ну, какая ж голь перекатная в советское вре­мя? — вставил Воробьев. — Сам не понимал, так в це­хе мало ли умных товарищей? Помогли бы разобраться, если б хотел.

— Ну да, ну да, — согласился Торжуев и с тупым от­чаянием уставился в стенку. — Теперь-то я разби­раюсь...

Нет, видимо, и теперь разобраться было трудно. Во­робьев не понял хода мысли, заставившего Торжуева распрямиться и сказать с заносчивой гордостью:

— Да что мне старик? Я за него не в ответе! И так полжизни заел. Разве я теперь плохо работаю или тор­гуюсь? Погляди выработку. Стахановец! Сам ты меня на доску вешал. Значит, осознаю?

Воробьев показал головой.

— Хочешь говорить — так давай напрямки, Семен Матвеевич. Не первый у нас разговор, и не первый день я тебя знаю. И сознание тут ни при чем. Из амбиции, Семен Матвеевич, из амбиции ты и выработки добился и стахановцем стал — вот, мол, нате, могу и так! Что я, не понимаю? Или, думаешь, люди в цехе не понимают?

— Вот что! — воскликнул Торжуев и растерянно оглянулся, будто искал опоры. — Что ж, Яков Андреич, видно, зря пришел. Ни к чему весь разговор.

Он хотел встать и уйти, но не мог заставить себя. И с облегчением услышал спокойный ответ Воробьева:

— Почему же зря? Разговор как раз вовремя, Семен Матвеевич. Жить-то хочешь? Детям ответ давать при­дется? Жизнь-то поворачивать надо?

Торжуев безнадежно повел плечами, потом вскинул на Воробьева мучительно напряженный взгляд:

— А как? Как?..

16

Субботний день уже кончался, когда Алексей По­лозов вызвал Аню по внутрицеховому телефону. Голос его звучал напряженно:

— Анну Михайловну Карцеву добивается по город­скому какой-то товарищ. Говорит — товарищ по армии.

— По армии? — воскликнула Аня. — Бегу!

И тут же поняла, кто это, и на минуту остановилась у двери, не зная, что же теперь делать и как отказать­ся от встречи.

Алексей внимательно взглянул на нее, когда она во­шла, и передал ей трубку. Бухгалтер прочно обосновал­ся рядом с ним, разложив на столе склеенные листы от­четов.

— Я слушаю, — сказала Аня в трубку и услыхала знакомый голос, обрадовалась этому голосу и растеря­лась, потому что поняла, как невозможны и нелепы все предлоги, только что выдуманные ею.

— Володя, ты? Откуда ты и куда?

Она произнесла первые попавшиеся слова, чтобы сказать хоть что-нибудь.

Алексей склонился над отчетом. По его сугубо со­средоточенному виду понятно было, что он прислуши­вается к каждому слову, к каждой интонации ее голоса. Догадался он, что это Ельцов?

— Я здесь проездом, и на один день, — сказал Ель­цов. — Сегодня «Стрелой» уезжаю в Москву. Я тебя увижу, Аня?

— Господи, почему же только на один день, — про­бормотала Аня. — Кто же так приезжает? У меня сего­дня как раз... просто не знаю, что и делать...

— Мне совершенно необходимо тебя увидеть, Аня. Совершенно необходимо. Иначе невозможно.

Аня подумала — надо бы прямо сказать ему: сего­дня я выхожу замуж. Так было бы проще всего. И, мо­жет быть, всего милосердней. Но тут же она поняла, что никогда не скажет этого — пусть их неудавшаяся любовь забыта ею, но нельзя забыть трудные годы, про­веденные вместе, нельзя забыть, что Ельцов прошел ря­дом с нею войну, оберегая ее как мог, и всегда был ей другом — преданным, сдержанным, все понимающим.

— Сейчас соображу, — сказала Аня. — Конечно, мы должны увидеться.

Алексей перевернул страницу отчета и совсем при­гнулся над ним. Аня видела его склоненный затылок с ложбинкой посередине и пальцы, крутившие карандаш. Поймет ли он?..

— Это Ельцов, — тихо сообщила она, вспомнила о бухгалтере и решительно сказала, опуская телефон­ную трубку: — Алексей Алексеевич. Приехал мой фрон­товой товарищ. Он сегодня уезжает. А в девять часов у меня заседание, которое я не могу пропустить, что бы ни было. Вы не возражаете, если я до заседания отлу­чусь?

Бухгалтер равнодушно ждал. Разговор его не касал­ся. И он не видел причин, почему Карцева, проводящая в цехе целые вечера, не может отлучиться на два часа даже без разрешения начальника цеха.

— Конечно, Анна Михайловна, — сказал Полозов. — Раз вам нужно. Да и рабочий день кончается.

Он улыбнулся ей украдкой от бухгалтера.