Дни страха, или Пир горой

Мир ощутим и это не навязчивое состояние, его законы, порядки, связующие нити, я чувствую это в себе. В этой паутине мира слова теряют смысл. Предрассветная мгла, силуэты, пятна, тени, просторечье темных подворотен, где прямая речь нахальна до тошноты. Уроды, извращенцы и лжецы из нор своих, что тараканы лезут. Эта прорва заманчиво говорит с тобой о тебе. Весь смысл бытия, прожить этот день.

Война, которой нет, она идет, она священна. Тысячелетняя бойня без конца, нон-стоп, нон-фикшн. Объявлен враг, назначены жертвы, идея такова, обосновать грабеж и сделать шоу. Герои мир спасают на свежих простынях походных бардаков. За справедливостью всегда находится насилие и мат, это плохо продается. Мы столь мудры, что от ослов неотличимы.

Голова гнойник, душа средоточье ядов, и где-то в предрассветных сумерках существует бог, иногда обращая вину в крепкую воду. Живые люди заживо гниют и мертвечиной пахнут. Иду за смертью в загородный клуб, закинуться божьею росой и в пошлой неге раствориться, стать мифом, строчкой в эпической саге, или просто пеной и мочой.

Опять плачу, хочу, плачу за место под крестом. Остановка, в пустоте доброго золота, опавшие листья скрывают мой сон. Тяжелеют веки, схлопывается горизонт.

Жизнь такова, а выпить не с кем, Диоген Сократ мертвы, что же делать на планете этой переполненной зашитыми людьми. Думал о будущем, с людоедами пил, миры сменялись журнальными статьями. Знаете что, один безумец сказал – Черти не пьют. Они окружают тебя, и попросту душат. Вспомни день вчерашний, тяжело дыша в поту собственной судьбы.

Я рождаюсь с лицом чужого человека грубоватой лепки, во мне проглядывает детская простота частично скрытая щетиной. Руки намертво вцепились в окровавленное древко лопаты, ставшей по воле случая орудием убийства. Я рассказываю о своих желаниях, мечтах, иногда делюсь тайнами. Здорово убежать, махнув через забор и босыми ногами по лужам, играть разноцветным мячом, жить в самом долгом и теплом летнем дне. Твои мечты слеза в потоке слёз. Невнятные просьбы, упрек в тишину. Осознанность, каждый шаг приводит в тупик.

Они выслушают и простят. Пропишут режим, заставят спать днём, когда яркое солнце ослепляет глаза, и только успевай отдышаться. Тёплое молоко ты в этом будешь жить, естественно строгость во взгляде, за которым улыбка. Но день проходит, гаснут солнечные лампы, остывает молоко. Приходит ночь и тебя заполняет мрак. Шорохи, ползучие страхи, тишина ужаса, от которого цепенеешь и стынет кровь.

Другое утро, другой мир, другими глазами ты смотришь на мир. До конца дней на тебя станут глазеть, словно ты злой, грязный котенок, презревший плюш бытия. Камни, палки, собаки, живодеры, разговоры по душам с доктором о теплом молоке. Сумасшествие это мысли, от которых невозможно отказаться и иногда они входят во вкус.

Вот и пришло время тёмной комнаты, полной кривоногих крикунов пускающих слюну счастья. Туманные обрывки неизвестно чего с резким запахом мочи. Иногда в бледное лицо проникают лучи солнечных ламп. Белое, его ровно столько, сколько синего и красного, когда это всё превращается в единородную массу, наступает день всех ангелов. Архангелы в их руках сладости, фрукты, нити праздника. Можно позвонить богу и пожаловаться на любом из доступных фантазии языков.

Твоя жизнь ненормальна с точки зрения миллиардов других живущих в реально ужасных условиях. Господин крупье еще карту, я получаю этот клочок и снова не глядя делаю ставку. Голый человек, ставящий душу на кон, ради ядовитой змеи, и ее тайны в стеклянной банке.

П-п-поймите, это мечта. Маленькое существо с тайной и оно всецело мое, во власти моей. Я опущу руку в банку, и змея укусит меня, яд от которого нет противоядия, это ее тайна. Моя смерть и холодные глаза змеи в равнодушном стекле моего мертвого, застывшего взгляда замыкаются в круг. Мой выбор и обыкновенная сущность.

Так тихо с шипением, с цветом блеклым проходит то, что именуется жизнь. Мой случай живёт в четырёх стенах, миллионом лиц зыбких на стене, а я второй гений в этой квартире, после первого, который ушел и стал не известен. Какой заразительный смех у этих людей, катающихся по грязному полу, и вот я тоже проникся. Смешно про мертвеца и мертвую змею. Ей остывать не надо.

Дальше в бред и пляску карнавала новых гендерных типажей. Там мат и блуд, там вертеп, играют представление. Абстрактно, абсурдно, сюрреализм, циклопичность, лошадиное ржание розовых кошек с сиамскими глазами и пальцами лап. Легкие приходы, лазурь, синева, бирюза, свободный доступ в любую дверь, где рай на блюде подают. Зверь в волчьей яме сыт, подумать только ленивый, благодушный зверь.

Жду бога, первую маршрутку, бомж-эпикуреец просит на опохмел. Хмурое утро перетекает в безвыходность. Дурдом, где суть примитивна, раздоры и розы, мокрые псы гоняются за верткой форелью, рассеянный взгляд блуждает от фекалий к алмазам. Ты надеваешь форму, становясь санитаром.