Дни страха, или Пир горой

Ближе к вздутой вене, легкой поступью познаешь себя, невидимая длань ослабляет удавку жгута, и обретаешь мир, злые боги уснули. Не скребутся мыши в душе и говорливые птицы умолкли. Снег кружит в аллее ночной и пустой. Зачем же, зачем же быть дурнями круглыми со лбами колокольными и вопрошать во тьму?

Игра помимо твоей воли. Копеечный зверёк домашний, милейший шерстяной комок, в руках живодёра. Фантазии срываются с цепи, давай вспарывать животы брюхатых кошек и рассматривать смерть крохотную в ладошке запотевшей, затем свыкнемся с мыслью простой на первый взгляд, что расчленения не достаточно для познания анатомии человека. Пока игра, в которой мир миниатюрен.

Вижу на кукольном кладбище, опять разрыли могилу свежую. Снова принялись потешаться над трупами старых игрушек оставленных в небытие. Поблекшие принцессы из рук девичьих лезут в ложе королевское, игра театра пыльных кукол вновь пробуждает жизнь двора. Средневековье на подворье стоит постояльцем, куртуазный век, галантные мерзавцы в броне и латах, на всем печать разбоя и креста.

Миллион лиц оживает в стене, становясь миллиардом, оголтелою сворой гончих псов, и стравлена жертва. Кричи, голоси, зови трусливых и глухих, игрушки в руках твоих, вдруг стали править миром. Представление не живых предметов вырастает и поглощает души людей, всё приятель, сумасшествие без вопросов. Тень капризов и баловства, чернеет густеющей кровью, меня начинает пугать эта игра.

Лихорадит снадобье шипящего, мучит беспокойную душу. Столбы позорные полны мучений, страдания имеют запах, а в глазах моих выжженных бесцветием обыкновенная жажда, где-то впереди есть море, оно ближе, чем бог. Уставшие, обманутые люди, добровольно облаченные в латы железные, несут спасение и смерть. Исчезает пора крестовых походов, затягивается эта рана, превращается в героический шрам. Прыжок за горизонт и новые видения, веселый газ, война в привычном цвете, девятая ночь сюрпризов полна.

Далее. Почему я здесь? Почему дверь заперта, и никто в неё не стучит? Своды каменных стен заливают глаза серостью, тихо падают капли с высоты, стекая по остывшему после горячки челу становясь льдом. Нечто безликое, потревоженный ворох лоскутов и мешковины скребется в закрытую дверь. Осмелев, входит. Лица не разобрать, хотя оно ему не требуется, я узнаю пуговичные глаза, вкрадчивость первых слов. Какими судьбами в здешние чертоги? Всё теми же любезнейший волшебник. Мир зол и гонит в угол.

Вы то, как сами, не хвораете? Больно бледны, может помочь чем? Понимаю. Все мы в бедах и напастях, кругом горе и скорбь. Я вот сам заплутал средь ошибок своих и чужих, да чего там. Послышалось эхо шагов, от которых он вздрогнул. Сколько зла претерпел и слов таковых не сыскать в целом мире. Выйди на свет, я хоть посмотрю на тебя, лицемер.

Лицемерие. Теплые маски из воска отображения наших мелких страстей. Все крохи с пола подбираешь и зимы боишься? Живешь, с оглядкой на шаги за спиной? Он подошел, в тусклом свете ожило червивое лицо. Сгинешь ты в этом проклятом месте, исчезнет навсегда твое волшебство. Неужто не страшно? Прислушайся, как время неумолимо идет, в его руках морфин и лед. Беги презренный, чтоб лица сохранить в тепле. Я чувствую зиму, морозный иней расцветает в душе. Кажется, он сбежал, а слова звучат в голове.

Я маску примеряю, пряча лицо. Крест огромных размеров воздвигнем на лысой горе и распнем веселых арлекинов. Кликнем баб ядрёных, от которых кровь вулканом желаний вскипает. Пусть праздник жизни родят полный изобилия яств и вина, огня в полнеба, свиста шутих и игривого смеха. Цветы, что зла полны, застольными речами до смерти замучим. Захомутаем ночь и блудом звёзды заразим, хватит дохнуть в кровавой каше каждодневной борьбы! Пусть гуляние шумной волной разольется.

Незачем молодость попусту в штанах протирать. Долой нравоучения у нас в запасе только этот день! Умри сегодня, но сделай то, что хочется. Умри, как молодые боги! В угаре, рвоте и любови, на передозе на краю обрыва, в падении на запредельных скоростях в безумной гонке по скользкой крыше мира. Выстрелить царем горы, просиять луноликим богом в глазах-интересах восторженной толпы. Плоть паствы пожирая, мясом торговать. Ради вашей копеечной благосклонности, я заново Рим разрушу к чертям.

Поднимем же страсть до визгливого вопля. Да, да, да! Нам всё к лицу идет, когда мода дурна на вкусы, когда отсутствие стыда, лишает недостатков. Возможности бесконечны, ты лучезарный бог до первой выпущенной пули. Маска вседозволенности лоснится от жира и пролитой крови, но за ней глупое, испуганное животное, спущенное с поводка. Пугает не многое, слова о свободе. Эфемерной свободе, которую не испробовали разумом, не познали мудростью, просто не нашли в себе. Свист ветра в голове и бешеный забег идей, рай земной не дают свободы человеку. Только цепи гремят на узниках оной.