Дни страха, или Пир горой

День сказочно долог. Приближается время дешёвых фанфаронов, безоружное поколение заступает на вахту. Ну что, дитя не рождённое? Выходи светочем в скотобойню из чрева не подозревающей о залете матери, не дай собою пополнить лимб. Легионеру свыше дано право на рождение. Приходи солдатом в этот мир, не думая, ждут тебя или нет. Радуйся криком своему пришествию, забудь, будущего нет, давай шевелись, колоти кулаками, лезь нагло наружу не смей умирать во славе и почестях.

Эй, человек оборотень тёмного угла. Режь, рви, свои жертвы, пропей подчистую душу, заполни себя чернотой. Доверчивая паства жжет иконы, пилит кресты, лукавый бог не постоянен и обманчив. Наглость мародера открывает перед тобою последнюю дверь, там ждут друзья акулы и волки. Рукопожатия и ты весь в крови, вот подпиши документ на все случаи жизни с несгораемой подписью, из мест, где загар вечен.

Я идея распада, я гниение и декаданс, я мертвое семя в кромешной пустоте. Приходит одиночество и разливает эхо в стекляшки, начинает говорить издалека, о потаенных дверях к глубинам истин, но там всегда темно. Вселенная сплошь жидкий, темный мрак и кротовьи норы. Свет окружает темнота, которой нет конца и края, не темное пятно на чем-то белом. Море темноты и ночи, глубины тайн, неразрешимые секреты, потаенные места и расстояния в которых время рвется в лоскуты. Право же, выход лишь один, сойти с ума, а после начать замечать окружающее, увидеть солнце.

Бесконечные вселенные духов беспокойных, некогда утерявших реальность рая. Неукротимая энергия, погрязшая в шелковой паутине, умеющая ждать, копящая силы и злобу. Я различаю их в этой темноте, легонько подергиваю нити, видя, как пробуждается надежда, желание с цепи сорваться, стрелою вдаль, чтоб раствориться в черноте почувствовав отсутствие шелковой удавки.

Наш мир пропитан насквозь их мыслями, их темнотой и льется пролитая кровь. Вновь оккультизм и пентаграммы, молитвы, черные слова на пыльных надгробьях вождей, идолы из плоти лезут в уши, после скупают души за пятак. Уходишь на вековечную войну, чтобы дракону злому выбить зубы. Горишь ты в пламени его, как в аду, но кто он? Дракон, химера или обезьяна в жаркий день?

Я смеюсь, чтоб не подвести диагноз. Там в шаге от мечты, где храм стоит, по моде ярок, актуален, тусовка или паства бредят лживым лепетом молитв многовековых. Собольи шубы смердят как псина, роскошь просто вши да блохи, в подковах золотых и заморских сюртуках. Продажная девка, ковыряя в носу, рассуждает, быть или не быть, кто виноват и что делать? Потаскуха права, потому как прост ее мир, ограниченный горизонтом плоской Земли и коленопреклоненною позой. Детка, так спи, живи и молись.

Опиум, чернота в зрачках, там застывшее озеро из хрусталя далекой галактики в хвосте дракона. Опий и дым говорит, приходит волшебное видение, сказка оживает. Длинные тоннели приводят в пещеры, наполненные малопонятной роскошью. Нет ожидаемых сокровищ, где тот путь, вымощенный битым стеклом судеб? Только бред и агония, душа рассыпается снопами искр ярко-алых, блеск глаз паука осьмиглаза пугает, страшит, ищешь в страхе свой теплый угол. Ощутим плен образов нерушимых стен Содома, Гоморры.

Люди иные, страшные люди, живущие в каменных домах в поднебесье, недостаточно воздуха, чтоб крикнуть, вакуум, позволено все. Эти сточные канавы полные обнажённых тел копошащихся в свалке словно черви. Женщины жрицы украшают деревья останками трупов, ждут гостей, нет в мире более приветливых желанных хозяек. Вином угостят, в котором мертвая кровь и забудешься ты, в праздной толпе потерявшись. Толчея, сутолока, в ней спешка половозрелых масс, готовых на всё и кто-то предложит стать собачьим кормом. Идиот неизлечимый, заноза в сердце твоем и будет говорить, предлагать, говорить.

Нет, нет, нет! Сотни раз, нет! Я не помощь! Я не ответ! Я не жертва, мне не нужен совет! Эти стены падут, их давно не ремонтировали! Господь, что господь? Помолчим безропотно, поглядывая на часы, мир это прах и пыль, а может цветущая пустошь перед грозой, ждущая его гнева, грома и молний.

Близость волн странного оранжевого моря с дрейфующими трупами бесформенных тотемных животных, в них копошатся черви, вот и вся жизнь. Волны накатывают, рябит в глазах от ядовитых пятен на солнце. Шепот обещания, нищая молитва ласкающая слух, гниющая вена полная казней Египетских. Берег красного песка с абсурдными телами нагих женщин, предсмертные хрипы заблёванного астматика торгующего мороженым, его собака вцепилась в мою берцовую кость.

Опиум дорог, дорого разочарование в нем, исчезают надежды связанные с лучшим из миров, просто выслушай меня и прости. Скулят суки, требуя корма. Видишь лес поднятых рук, вторящих бессмысленным испражнениям звуков, это тоже имеет значение. Вы желаете быть кормом в яркой, дорогой упаковке с бесконечным сроком? Хор из множества голосов, лишенных разума лиц, матерно гудит одобрением.