Дни страха, или Пир горой

Страшные дни ужасные ночи, пахнущая сыростью барака жизнь. Путаются мысли, теряется дар речи, ты задыхаешься в сжатой пустоте от безвкусия искаженных злобою тронутых глупостью измазанных сажею лиц. Оправдана дикость, веселье умалишенных эталон. Пепел серыми хлопьями облагораживает грязные волосы, пей дитя революции и после будь опохмелен.

Жижа бурлит, пенятся нечистоты, это мелкие бесы гуляют, кутят. Вселенная обрюхачена, на последнем издохе, исторгает нелепую непотребность революции. Главное нам весело, мы свистом заражаем лёгкие и страха более не существует. Пепел уже покрывает выбеленные кости вымерших, свободных городов.

Новые гости приходят, оставляя следы на звёздном небе. Хмельные боги бросают в пламя старые костяшки, ворожат, предвидя свою скучную вечность и забытье. Девицы в коих молоко и кровь, от их прикрас, жизнь вскипает, пробуждая все в округе. Смеются звонко, в хороводы тянут и вот огонь, любовный жар, ты плавишься, как воск.

Удовольствия поглощают город любви бога, растут аппетиты, исчезают сны. Тень химеры затмевает солнце, томная, вязкая полутьма полна обещаний, секретов, дурманящих ароматов крохотных помещений наполненных доступными желаниями, отсутствием тревог и нищеты.

Гостей не становится меньше, несерьезная мысль наполняет стакан, после в равных пропорциях желчь, яд сомнений и водка, зубовный скрежет после оскал. Бастардон в доспехах испачканных кровью овечьею мой верный вассал, выпей со мною до дна! Судьбы мира в гонке за собачьим хвостом, время пыльное облако.

Славно, ведь славно, когда мечты и идеалы, из грязи вышедши, пляшут в очищающем пламени, становясь несбыточными, дорогими надеждами, которые не для твоих грязных рук созданы. Порождённое на твоих глазах линчует породившего, нарекая это преступление законом природы, ещё полную чашу горя испить и все станут похожи на божества огня, готовые к очищению.

Время пыль. Время пустота ставшая лабиринтом там теряются и гаснут звезды, там льётся кровь с оттенком лжи и боль глупа. Грезы, божественные иллюзорные напитки, ты теряешь ориентиры связующие нити, бредешь слепо, свистом зовя поводыря.

Бастардон щурит глаз, вымеряя порцию разливаемого зелья. Что волшебник, изопьем эту чашу горькую? Близится утро. Грядет рассвет в пылающих пожарах, клубится чёрный дым, фигурки живые полыхают разноцветными огнями, выгорая дотла. Печальное серое небо, капли густеющие слепого дождя, над головою моею повисла мрачная радуга. Я чувствую стену за ней тошнота.

Гаснет безудержное веселье и рвота заполняет нутро. Пресыщение поглощает мертвецки пьяную душу, вот великий волшебник бесславно камнем идёт ко дну. Фейерверк украсит рассвет, он вспыхнет и запылает солнце. Мир оживает, мир просыпается, спешит увидеть пир горой, украсить плаху свежими цветами. Смерть глаза бесцветные, холод склепа, земля и грязь примут тебя в любом случае.

Под марафетом и ангела крылами волшебник иссяк на чудеса, остались тошнота и боль, извечные подруги. Утро грядёт, туман съедает тлеющие угли, молочный пар и горький дым. Ты остался один насвистываешь сиплую мелодию дыхания.

Лучи солнца, что мы всячески поносили бранью, развенчают весь на придуманный миф. Соорудив на лысой горе лобное место, где не столы полны изобилия, а закон и суд. Там колода дубовая и палач в алом плаще, ветер скулит жалобно псом дворовым. Ждут тебя люди, на праздник пришли.

Подымут, окатят ключевою водой, люди жестокие коих прорва, их жизнь оправдана творимым злом, засучили рукава, поджидают. Гляну пустыми глазами на серые камни и далеко за поля с тёмными лесами, где-то есть горы высокие, высокие и в ветхих избушках матери поют колыбельные детям. Это не слезы просто вода, не смотрите добрые люди. На губах застыли капли крови моей, ещё жив улыбаюсь.

Стих бред праздника в кристаллах холодного утра, красная плаха, грязные волосы да рубаха расписная с поблекшим золотом. Останется вытянуть шею в грубые руки знающие своё дело, минута, где ветер скажет. Прощай волшебник до встречи на том берегу, улетит навсегда, хлопнув дверью. Сбросьте занавес в давящей рассудок тишине. Палачу ботинки.

Свистел, со свистом голова слетела с плеч долой, всё стихло, может навсегда. Как в самом начале истоков, возникают вопросы. Новые видения расползаются по разным сторонам света, только душа злобным цербером охраняет моё бесцельное присутствие, и рад бы прогнать прочь, да нем как рыба. Вижу догорающие огни утихшего пира, пепел кружит, исчезая в молоке тумана, не могу ничего понять, неужели неделимая смерть?

Я умер, просто сдался, не выдержал и замер, как кукла тряпичная с лоскутком алым взамест сердца. Никто не вспомнил обо мне, никто не помянул волшебника словцом лихим и заколотили моё сквернословие в гроб, что по копейкам внаём сдаётся. Были люди в масках знакомых, они легко могли сменить горе на радость, наговорить с три короба.