Дни Стужи (СИ)

Долго ворошили и перекидывали друг другу бумаги и личные вещи, изъятые из опрятной, — словно нерусь какая жила, буркнул при осмотре Вахрушев — двухкомнатной квартирки. На них руку наложить успели, оттерев “внутряков”. Хацкий холодно посмотрел на конкурентов, процедил, что в деле явно присутствует наличие “применения особых способностей и изменение законов природоустроения, сиречь, магии, или, волшебства, если господа желают”, и его люди вынесли все, до последнего клочка.

Правда, и выносить было особо нечего. Судя по всему, лейтенант жил работой, дома бывал нечасто, спал, ел и отправлялся на службу. Связка писем, в основном, от родителей, что жили в Наро-Фоминске, и еще одна, от некоей Ольги — судя по качеству бумаги и лёгкому запаху духов, из хорошей семьи, а судя по оборотам, девушки молоденькой, романтичной и склонной к авантюризму.

Прочитали, отложили в сторону, перешли к счетам — пусто. Лейтенант жил какой-то неимоверно правильной скучной жизнью.

— Давай еще раз на хату, — наконец, скомандовал Вахрушев.

— На кой чёрт? — Трегубову всё ещё было муторно, никуда не хотелось ехать, да еще по такому морозу.

— Такой. Хочешь, чтоб майор снова тебя за кадык потрогал?

Трегубов вспомнил пустые глаза Хацкого и горячие пальцы на шее. Молча встал и принялся одеваться.

В квартире он слонялся из угла в угол, трогал без толку вещи, жевал губами, а перед глазами всё стояла та невыпитая рюмка хреновухи. Ох, сейчас бы её… Слаще сочной бабы.

Бабы? В голове агента что-то щёлкнуло.

— Слушай, а ты тут хоть что-то дамское видишь?

Вахрушев помотал головой.

— Где? Не то казарма, не то келья.

— Но где-то же он с бабой своей кувыркался? — Трегубов поднял бровь. Даже видение хреновухи пропало. Агент почуял след.

Была ведь баба. Точнее, ее письма.

Девицу Ольгу расколоть оказалось несложно. Услышав, что придётся рассказать папеньке о том, что и как она описывала в письмах лейтенанту, а рассказать придётся, вы не бойтесь, мы ж понимаем, в письмах ничего предосудительного, но девушка вы явно темпераментная, Ольга согласилась, что незачем омрачать покой батюшки. Нижняя губа у нее мелко тряслась, о смерти лейтенанта она явно знала, но оказалась дамой не по летам практичной и тихонько шепнула адрес домика, в одной из комнат которого и находился тайный приют влюбленных.

Агенты приободрились и отправились в адрес. По дороге несколько раз петляли, чтобы стряхнуть хвост. В привычку уже вошло — больно часто приходилось заниматься делами, никак не подходящими для чинов полиции, и не оставляло ощущение едва ощутимого взгляда в спину. А своему чутью они доверяли. Потому и выжили.

После События Москва испуганно съёжилась, расстояния, которые раньше казались пустяковыми, превратились в опасные путешествия, окраинные кварталы десятилетиями стояли, бессмысленно глядя на проползающие годы провалами окон. За некоторыми из них шла нечеловеческая жизнь, но большинство старых домом попросту умирало без ремонта, тепла и присутствия человека.

Постепенно жизнь крепла, москвичи привыкли к новому существованию, а когда ушли в другие миры последние старики, по-настоящему помнившие мир до События, город окончательно стряхнул морок прошлого и зажил новой жизнью.

В Москву снова потянулся люд из окрестных городков и сёл, порой приходили целые обозы тех, кто снялся с места и рванул куда глаза глядят в поисках нормального мира. Разбирали пустые коробки многоэтажных домов, пристраивали к ним деревянные домишки, возникали ремесленные слободы и нехорошие места, куда даже днем полиция заходила только с оружием наизготовку, словом, город ожил.

Нужный домик агенты Хацкого нашли не сразу, хотя оба знали город хорошо. Но Москва, кажется, живёт сразу во многих мирах и измерениях. Вроде, ну не может быть в глубине этого дворика пристройки. Всю жизнь тут ходил — не было, а вот она, стоит себе, светит тускло окошком, вьётся дымок из хитро, через кухонное окошко, выведенной трубы.

Прятался этот не то флигель, не то избёнка во дворах Мещанских улиц, неподалеку от Сухаревской площади. Найти его можно было только если точно знать, что искать, а подходы отлично просматривались из окна кухни. В котором сейчас виднелся неподвижный большеголовый силуэт.

— Может, это, того его, — Трегубов коротко чиркнул большим пальцем по кадыку.

Вахрушев задумчиво почесал голову, сдвинув набекрень шапку:

— Зависит от того, что мы там найдём. Давай, сначала чинно-благородно представимся хозяину, да осмотримся. Как говорится, будем правдивы и доброжелательны. А вот ежели что интересное найдём, тогда и того-этого.

— Твою налево, — Трегубов поскользнулся, с трудом удержал равновесие на обледенелом крыльце. Заколотил в дверь.

Прислушался, подождал, застучал снова. Наконец, послышались шаркающие шаги.

— Кого там нелегкая несёт? — голос оказался неожиданно сильным и глубоким.

— Полиция, — официальным голосом, откашлявшись, представился Вахрушев.

Дверь скрипнула, из узенькой щелки упала полоска тусклого света,

— Что надо?

— По служебной необходимости, — сохраняя официальную невозмутимость продолжил вахмистр.

Трегубов не выдержал: