Днище

Опустившись до скупого языка литературных аллегорий, можно сказать, что упорхнувшая в самостоятельное плавание Надежда оставила под одной крышей Веру, скатившуюся на самую низшую ступень физиологического атеизма, и Любовь, которая дала окончательный и бесповоротный обет безбрачия.

Глава 7

Первым делом Лёня поднёс правую руку так близко к глазам, как ювелир, желающий убедиться в подлинности бриллианта. На тыльной стороне ладони был какой-то замысловатый рисунок, который при вдумчивом анализе оказался следами протектора от изрядно поношенной, но ещё вполне пригодной обуви. Это подтверждалось небольшого размера цифрами 4 и 3, взятыми в овал.

– Сорок третий, сука, – прошептал он крошащимся голосом и почувствовал, как в руке от движения что-то запульсировало.

По остаткам знаний анатомии, пылившимся в багажных отделах головы, он знал, что сердце находится где-то в груди. Но ощущение было такое, что этот главный орган любви за ночь перекочевал в руку и теперь трепыхался там, как рыба, пойманная в сеть. Сделав беглый визуальный анализ окружающего пространства, Куций со звуком «бля!» осознал, что заточён в обезьяннике районного отделения милиции, визиты в который он наносил с постоянством пунктуального человека.

– Эй, начальник, дай водички, а то возьму и подохну на твоей смене, – крикнул Лёня в сторону стола, за которым обычно восседал дежурный. Никто не ответил, и Куц, борясь со сбоями вестибулярного аппарата, встал и подошёл к решётке.

– Аллё, есть кто живой?

– Чё орёшь, падла, тут люди отдыхают. Ещё звук уловлю, будешь свои ботинки всухомятку жрать, понял? – раздался уверенный командирский голос с верхних нар.

– Понял, – приуныл Куций, и вправду всё резко осознав. Что-что, а возможность трапезничать всухомятку произведениями обувной промышленности его совсем не прельщала.

Глава 8

В то же самое время в приёмном отделении больницы врач отдёрнул с лежащего на каталке человека простыню, как фокусник сдёргивает платок со шляпы, в которой должен находиться кролик.

– Он? – спросил доктор скучным официальным тоном, глядя в бледнеющее лицо Любови Ивановны Катковой.

– Ой! – вскрикнула та, будто её кольнули булавкой в мягкую часть, и стала медленно клониться назад, предпочитая, видимо, отдых на комфортабельном кафельном полу дальнейшему созерцанию представлений фокусника в белом халате.

Под простынёй лежал Анатолий Иванович Катков, последний мужчина в жизни тёти Любы, столь бесцеремонно оставивший её квартиру без мусорного ведра.

Глава 9

Олег Гиппиус к литературе был причастен так же, как Алла Пугачёва к народному бунту. До недавнего времени он работал на стройке сторожем. Но трагедия под личиной праздника всех мужчин, служивших в армии, сделала в его вялотекущей жизни такой перелом, о котором ни один поэт ещё ничего не написал. Начиналось всё весело. Два украинца пришли в его апартаменты с несколькими пузырями свежайшего, ароматнейшего самогона. И, чтобы свести к минимуму шансы на отказ от совместного распития, к набору прилагались сало, лук, чёрный ржаной хлеб и малосольные огурчики. Всё, надо сказать, домашнее, кроме хлеба, который пытался оправдаться чрезмерной мягкостью при хрустящей корочке. Олегу сразу стало ясно, что больше он над своей судьбой не властен, и дегустация классической национальной кухни изрядно сдабривалась воспоминаниями о службе и всего, что с ней связано прямо или косвенно.

Утром, ощутив далеко не нежное прикосновение к своему туловищу, Олег открыл глаза, вокруг которых шли концентрические круги как от камня, брошенного в воду.

– А? Чё? Что такое?

– Ну, проснулся? – ласково спросил начальник участка и кулаком разрешил ещё минутку полежать.

– Больно, бля! За что?

– А ну дуло залепи и напряги на секунду кусок говна, который у тебя вместо мозга, ты, дегенерат! Слушай, сука, внимательно. Ты попал. Ты так попал, что вся твоя предыдущая имбецильная жизнь тебе курортом покажется.

По ходу монолога, читаемого начальником в лучших театральных традициях, стал ясен ответ на загадку столь странного пожелания доброго утра. Суть речи, переполненной афоризмами, аллегориями, описаниями и экспрессивной жестикуляцией сводилась к следующему: пока Олег отдыхал от интернационального застолья, с участка пропало столько дорогих сердцу начальника предметов, материалов и инструментов, что даже переход Гиппиуса в лучшую жизнь по ту сторону реки Лета не залечит его, начальника, душевной раны. После всего сказанного был задан Олегу один единственный вопрос:

– Квартира есть?

– Есть, – ответил он, не поняв, причём одно к другому.

– Считай, что сегодня твой счастливый день. Второй день рождения. А то бы перевели тебя к двум твоим жовто-блакытным друзьям на работу по кормлению червей своим организмом. Вставай, павлин очкастый, поехали к нотариусу.

– Зачем к нотариусу?

– День рождения у меня через месяц. Вот и сделаешь мне подарок в виде жилплощади. А на сдачу, так и быть, забирай свою гнилую жизнь.