Днище

– Заходь, – дверь снова закрылась, оставив коридор и дальше пустовать в одиночестве.

После утоления острой жажды Паша, приобретя толику уверенности, спросил:

– Слышь, Верка, это чё, и правда батя твой?

– Ага.

– А чё ты на похороны не пошла тогда?

– Да на фиг надо. Батя. Да он гниль подзаборная, алконавт конченый! Да я б ему в рожу плюнула, отвечаю!

– А мамка чё?

– Да пошла она! Думаешь, надо оно ей? Только б люди чё не сказали, бляди эти старые на скамейке. По-человечески надо, по-человечески. А он человек, сука?

– А кто?

– Пидар галимый, вот кто! Бросил нас, бухал всю жизнь и сдох, как шавка под забором.

– А тебе, типа, его ваще не жалко?

– Было когда-то, когда он у меня денег просил. Встретит по дороге в школу и выпросит все карманные. Типа ему надо, умирает. А я малолетка, велась. Думала, что в натуре коней двинет, гавкнется. Видон у него был, как у кончелыги.

Верка осушила стакан и с удовольствием затянулась.

– Короче, закончили базар. Задолбало. Налей лучше пивалдера.

Какое-то время прошло в тишине, что Паша прокомментировал, как появление на свет маленького милиционера. Когда наступил экватор второй бутылки, разомлевший Пашка промямлил:

– Слышь, Верка…

– Чё слышь, мямля? Бабки покажи.

Увидев свёрнутую вчетверо пятидесятирублёвку, Вера, точно монахиня в храме, опустилась на колени перед Пашей.

Вернулась с кладбища тётя Люба, как будто хотела воочию убедиться в том, что младшая дочь может заработать себе на карманные расходы. И если бы мать обладала талантом испепелять людей взглядом, то от Веры тотчас бы осталась только кучка золы. Но так как таких навыков Любовь Ивановна, всю сознательную жизнь проработавшая розничным продавцом, не приобрела, то ей оставалось только хлопнуть дверью. Что она и сделала, чтобы потом в своей комнате во весь голос жаловаться на свою нелёгкую долю стенам, которые молчаливо, словно умелые психологи, давали ей излить душу.

Пашка, между тем, решил остаться, презрев все приличия, так как пятидесятирублёвки были нечастыми гостями в его карманах, а сдачи Верка, как кофейный автомат, не давала.

Глава 14

УАЗик ОМОНа был встречен артиллерией в виде трёхлитровых банок с клубникой в собственном соку, которая при соприкосновении с землёй оставляла трагические кровавые ошмётки. Артобстрел проводился из амбразуры третьего этажа, из квартиры военного в отставке, Егора Фисюна. Притом, хозяин квартиры был настолько увлечён обороной и криками «Врёшь, не возьмёшь!», что даже не удосужился открыть окно, через которое шло бомбометание.

– Шизик, – провёл мгновенное медицинское освидетельствование один из особоназначенных и сделал рукой жест, как в голливудских боевиках, когда нужно без слов сообщить: «А давайте, господа, обойдём дом вокруг, зайдя в подъезд с угла, дабы не попало никому закатанной на зиму ягодой клубникой по самой важной части физиологии».

Остальные в количестве двух человек не стали спорить со знатоком языка жестов, который, к тому же, был старше их по званию, и сделали всё согласно поступившему приказу.

Когда все трое попали в подъезд, их удивлённо-восторженному взору предстала такая сюрреалистическая картина, что даже музей Сальвадора Дали в маленьком испанском городке показался бы не более, чем игровой комнатой детсада. Очевидно, что к шизофрении оформителя подъездного интерьера примешался ещё и очень популярный среди алкоголиков грызун, которого ласково называют «белочка». Останки раздробленного в мелкую крошку всяческого домашнего скарба, мебели и бытовой техники плотным ковром укрывали ступени и площадки от первого до пятого включительно в обе стороны.

Сложно представить, какую громадную работу должен провести человек, чтобы добиться подобного результата. Всё, что измельчить не удалось, было прибито ко всем дверям без исключения в хаотичном порядке, что не удивительно, ибо времени на составление коллажей у Егора не было.

Не все соседи по подъезду одобрили подобное эксцентричное поведение и кто-то вызвал таки ОМОН, в рядах которого так мало любителей современного искусства, что можно было надеяться на критику с их стороны с последующим вывозом неудачливого художника для созерцания стен самой успокаивающей в мире окраски.

Между вторым и третьим этажами стоял целёхонький письменный стол, стул и лампа, которая горела, казалось, лишь для того, чтобы высветить контраст нетронутых вещей по сравнению с их почившими товарищами по интерьеру.

ОМОНовцы удивились ровно настолько, чтобы в рецензии под этой инсталляцией можно было смело написать: «Эффект достигнут». Предметы, составляющие временное украшение всех дверей, были иногда настолько неожиданны в данном месте в данное время, что можно было подумать, будто они существуют для отвлечения неприятеля и замедления его движения на третий этаж. Там можно было встретить пачки с сигаретами и без, номерной знак от автомобиля «Жигули», ключи, книги и даже паспорт самого Егора Фисюна, надёжно держащийся на трёх гвоздях.