До-бемоль минор

— Да ты не боись, в такой мороз ни одна сука не полезет.

Затем резко потемнело и пришло время первого выхода в караульную службу (без предварительных стрельб и «дневальств» по роте — они сентиментальны, что вредит истинной бдительности).

Чистый воздух любого зимнего леса всегда приносит людям таинственную бодрость и приподнятость в настроении (от сознания накапливаемого здоровья и свеже-привнесенных эмоций). На этот раз прозрачная красота и ректифицированное безмолвие, а также темные горизонты сосновых крон не вселяли ничего, кроме задавленного животе ужаса. Единственной спасительной зацепкой для приведения сердечных колебаний в установленную медициной норму являлась пол суеверная аксиома о том, что в самый первый выход судьба не догадается подбросить Настоящий Побег — это-де слишком оригинально.

Время остановилось лишь тогда, когда окончательно исчезла из виду долговязая фигура разводящего «прапора», а ночь пригласила стать ее единственным собеседником. Контуры лесса и дальние снежные отсветы отрешились от меня, как театральные декорации: их не было здесь, они придуманы были другой жизнью. Живыми остались только мрачно-желтые фонари, нависшие над нескончаемой длиной забора. «Что же так мало, ведь ничего не видно…», — попытался я выговорить вслух, чтобы оживить тишину пространства. Но звук не получился…

«О-го-го», — подумал я И не одобрил своего малодушия. Тогда попробовал захотеть курить, но чуть колышущиеся тени от шляпок фонарей не позволяли шевелиться, а только гулко двигался кадык и независимой дрожью позванивала шея…

Пришлось применить иной способ — методично себя застыдить. Это дало результаты, и я даже провел пальцами по внутреннему меху, как когда-то по роялю- туда и обратно, туда и обратно. Такое завоевание окрылило меня, и я решил наступать.

Сначала улыбнулся и проверил варежкой губы — улыбаюсь ли? «Да. Отлично!». Дальше — снял с плеча автомат и уложил его к ногам. «Совсем обнаглел. Молодец!» Варежки сбросил на автомат, достал из-за груди «Дымок», спички и закурил. «И вовсе не холодно, нашли кого пугать…»

Оставалось всего полтора часа, а я был уже почти спокоен и даже привык к колебаниям фонарных теней. И когда одна из них метнулась от внутренней тропы к забору, я, с некоторой долей бахвальства, припомнил мудрое предупреждение старлея о том, что в первую ночь огромное количество теней бросаются то вправо, то назад, а то и прямо на тебя. А для убедительности — закрыл глаза и, в ожидании ответного эха, прокричал над зоной «А-ии-аа…». Но вместо лесных отзвуков родного голоса вдруг услышал откуда-то рядом чужое короткое и хриплое:

— Не ори, сволочь. Услышит кто — убью.

Звук донесся сверху и чуть справа. Я в ужасе дернул туда голову и… заледенел- всеми тысячами клеток: вверху, головой вниз и резко рассекая руками воздух, подползала все ближе ко мне человеческая фигура, а провода электропередачи прогибались в местах ее сомнамбулических «шагов» …

Какое-то другое, неземное сознание властно включилось в руководство моими конечностями; я застыл как чугунное дерево и лишь испытывал острую шейную боль от чрезмерного поворота головы.

Черно-серое чудовище синхронным движением рук сорвало узлы веревок, кривые ноги отделились от завизжавших проводов и вертлявое тело рухнуло в сугроб рядом с вышкой… Секунды четыре не происходило ничего, потом послышалось неимоверной наглости хрипенье:

— Лежать, скотина… застрелю…

Он пополз в сторону леса — метр, два, три…

Против воли правая рука потянулась к шее и до меня, наконец, дошло, что в нее воткнута металлическая спица. От прикосновенья сразу же пронзила еще более острая боль, колени завалились на автомат, а глаза заволокло густой холодной слезой.

И тогда только возникло третье сознание, опять земное, но теперь уже — не человеческое, а, скорее — звериное. Обида, остервенение и качественно новый страх заставили передернуть затворную раму и вцепиться в спусковой крючок: выстрела не последовало…

В груди завопили тугие силы. Они кусались изнутри «тюрьма», «свобода», издевательским потоком слов — «смерть»;«одиночество»… — и гнали меня спасаться от запредельной пустоты и правосудия, а слезы потекли вниз от носоглотки.

«Стой… кто идет…», — я открывал рот насколько мог, но звук опять не извлекался. Оглянувшись к лесу, я увидел ровный широкий след, но… ЕГО. уже не было!

«А-а-а-а..», — заорал я, а дальнее эхо ответило тем же. Снова схватил автомат — опять осечка. От ступней к вискам судорогой прокатился секундный приступ тошноты, а глаза застучали кровью соразмерно ударам сердца. Автомат полетел в сторону забора и теперь уже мое тело рухнуло в снег недалеко от свежей стальной ямы. Изрыгая пар, я бросился к лесу…