До-бемоль минор

Уже через минуту я снова ВИДЕЛ его. Вероятно, при падении он что-то сломал в своем зловещем организме, поэтому не бежал, а «строго» продолжал ползти… А еще минут через пять, находясь в состоянии маниакального страха перед Жизнью, я кулаком вбивал в уже мертвую голову остатки глаз, бровей, носа и зубов…

7

От ударов кулака осыпалась краска дверей, сами же двери гулко рычали, а отзвуки ударов все глубже резонировали и раскатами бегали от нижнего этажа к верхнему. Когда в неокрашенных местах появились пятна крови, я подключил к атаке правую ногу, а затем, отпрыгнув назад, с разбегу набросился спиной на злосчастную дверь. С высоким металлическим свистом замка она провалилась в черноту коридора, а я успел развернуться в кривом полете и уткнулся локтями в угол стены, расшибив подбородок и левую бровь.

Из щелей старухиной комнаты потянуло паленым тряпьем и какие-то грязно-рыжие глухие пятна света то выползали к моим ногам, то исчезали опять. Я понял, что Алиса там и толкнул дверь коленом…

Черно-зеленые стены огромной комнаты были прочерчены по всему периметру длинным рядом миниатюрных рамок с неуловимыми лицами. Они располагались строго выдержанной линией на уровне человеческого роста и перед каждой из них мерцала зажженная рубиновая лампадка. Во всю площадь пола стелился белый ковер; неравномерной длины ворс был выстрижен таким образом, что создавалось ощущение спиралевидно-гофрированного светящегося квадрата. Цвет потолка никак не мог установиться постоянным — мешали бегающие огоньки лампадок и глубокие тени неизвестного происхождения.

В этой комнате вовсе не было окна: в эту стену влипло огромных размеров вертикальное панно с изображением чудовищно вытянутой головы. По глянцево-белому шелку — черно-зеленой тушью. Рахманинов или Маяковский, словом — Мефистофель.

Два несхожих начала вступили в неприятно давящую на сердце борьбу: с одной стороны — злость и решимость, с другой — замешательство и забытая шейная боль от несуществующей металлической спицы. Тогда я заставил себя перевести взгляд в ту сторону, куда не хотел и боялся смотреть— в дальний и нижний темный угол. Там должна быть одноногая колдунья… И Алиса была там!

Из темноты недосягаемой для огоньков ямы высвечивались лишь желтые кисти рук и серое бесплотное лицо, а зверино-человечьи глаза кричали страхом и… холодной смелостью.

Мне показалось, что я возненавидел это виденье еще в далеком детстве, когда оставляли меня одного в пустой ночной квартире и гадкие воображаемые привидения вступали со мной в односторонние беседы о жизни и смерти. Теперь я продолжал ненавидеть это виденье по инерции, а еще оттого, что провел с «ним» вчерашнюю ночь в одной постели…

И я заорал:

— Собирайся, мы уезжаем!

Невыносимо медленно приподнимались вверх тонкие длинные кисти. Они остановились у приоткрытых предполагаемых губ, а сквозь темные просветы изумительно страшных пальцев тихой пылью покатились ко мне ночные звуки:

— Куда? За что? Я никуда с вами не поеду…

— Нет уж, поедешь. Я слишком долго чего-то ждал. Выходит — Тебя! Собирайся!!

Сзади проскрипел паркетный пол и послышалось частое, чуть глуховатое дыханье. Голова старухи змейкой выявилась в дверном проеме, а затем… прислонилась к моему плечу.

— Алиса, голубушка, собирайся, милая… Теперь тебе с собою все одно не сладить. Уже как молилась ты, чтоб только пришел, руки наложить грозилась. Собирайся, веточка моя подстрелянная… Так уж, видать, богу угодно.

Старуха обернула лицо ко мне и сухими древними глазами уложила на мою грудь спокойствие свое и веру.

— А ты, родной, ступай-ка вниз, Алиса будет сейчас, — поцеловав меня в ушибленное место, она отняла больные руки.

— И змием этим — не балуй, не по тебе это занятие… В тебе есть божья правда, да только сам ты себя не знаешь. Иди, ступай…

Ну а внизу, параллельно со всем остальным, я получил возможность ощутить, как едко и больно можно курить, ежели к тому приложишь чрезмерно удалое физическое усилье…

***

Лишь когда огни родного города остались позади, а атмосферой завладели признаки очередной грозы, Алиса произнесла первую фразу:

— Пахнет дождем…

Я не отреагировал.

— Куда мы едем? — она старалась говорить подчеркнуто мягким и умиротворенным тоном, хотя едва ли это удавалось ей.

— В Зимарово.

— Это далеко?

— Далеко.