Глаза даже и не спрашивали, а, скорее, о чем-то просили, молили и… умоляли.
Я выскочил наружу, но еще раньше из машины буквально выкатилась Алиса улеглась на асфальт лицом вверх и разбросала в стороны руки. Вода хлестала ее по глазам, и она улыбалась, как тогда, во сне.
А мною вдруг завладели какие-то инстинкты старшего — няньки или отца: я опустился на колени и пытался поднять ее, обхватив руками шею и ногу. Тогда ледяные пальцы вонзились в мокрые волосы и, с силой притянув мою голову к своей, она надолго захлебнулась в конвульсивном больном поцелуе.
Впиваясь в десны и прокусывая губы, Алиса расширившимися ноздрями рыхло выбрасывала и опять глотала порции воздуха и воды, а дождевые потоки разъяренно метались во все стороны и наступали со всех СТОРОН: сверху — точно расстреливали спину и шею, а снизу— беззвучно омывали ее затылок и уносили хвост волос в направлении мигающего издали света.
И лишь когда в окостенелом объятии мы докатились до середины шоссе, а длинные водяные стрелы вонзались уже не в мою спину, — лишь тогда источник настойчиво мигающих огней стал для меня реальным и понятным, Его стремительное приближение сопровождалось нарастающим знакомым гулом…
Встречный грузовик лихорадочно бросался с «дальнего» на «ближний» и обратно в надежде избавиться от слепящего света моей машины, а нелепое ее расположение на шоссе только усугубляло тщетность таких усилий.
Алиса то ли не поняла происходящего, то ли не захотела понимать. Она схватила мои руки — будто пригвоздила их к асфальту (в эту минуту она физически оказалась сильнее), а зеленые пряди ее волос и белые глаза нависли надо мной какой-то… загробной радостью. И поначалу взметнувшийся ужас вдруг сменился во мне спокойным и злым торжеством…
«П О З Д Н О!! Сейчас мы размажемся в лопающихся рваных кусках одежды и костей и… ЭТО Б У Д Е Т В Ы Х О Д!»
…А грузовик, дугой прочертив сухую полосу у самых моих ног и забросив кверху теперь уже красные пряди ее волос, качающейся юлой провизжал по жидкому грунту и с глухим деревянным стоном боком врезался в первую полосу леса…
***
Ну а девять лет назад над Зимарово точно так же сверкали молнии, точно так же не всегда был слышен гром и так же точно лил теплый крупный дождь.
Церковный двор укрывал за белой каменной оградой молодой и ухоженный сад из яблонь, а купола высоко и одиноко темнели над окрестными полями и тонко вытянутыми перелесками. В километре от холма, в непроглядной низине, пряталось небольшое мелкое озеро с идеально круглым периметром.
Спать в ту ночь не хотелось, а вспененная ливнем поверхность озера оживала мягкой тканью и манила к себе.
Мы решили купаться под дождем…
Она лежала у меня на руках и скользила по воде, а я украдкой всматривался в ее закрытые глаза и детскую улыбку и водил ее то кругами, то восьмерками, то еще какими-то сказочными линиями. Дно озера было чистым и песчаным, и это позволяло мне ступать тихо и ровно, чтоб не нарушить плавного ее блаженства…
В два часа ночи Светлана сказала, что ни за что не поверит в реальность своего существования, если когда-нибудь ей будет суждено меня потерять, а затем — родным шепотом еще раз повторила, что любит меня…
Через час я пережил одно из самых тяжких потрясений в начинающейся жизни, заставившее повзрослеть на десяток лет, а еще через четыре дня — дал себе клятву, что когда-нибудь непременно вернусь в Зимарово к райскому зловещему озеру…
***
Гулкий треск дерева утонул в лесу, взволновавшиеся сонные птицы исчезли в темноте и нелепо звонким голосом Алиса разорвала мертвую секунду этой страшной ночи:
— Бежим! Скорее вставай!
Буквально зашвырнув ее на заднее сиденье, переломав при этом торчавший поперек костыль, я резкими движениями заставил взвыть двигатель, и машина прыгнула вперед подобно пневматической пуле в полустволе прорезанного леса…
Алиса непредсказуемо быстро уснула, а до Зимарово оставался час езды.
8
Озеро за девять лет почти не изменилось: едва заметно поредел камыш, да ближайший перелесок стал более внушительным. Купола над холмом лишь в редкие мгновения угадывались сквозь завесу дождя, освещаясь фарами случайных автомобилей. В эту ночь было еще темней. Темней, чем во всю последующую жизнь…