До февраля

– Два раза с Тихоном проверили, и через алгоритм его, и вот этими глазками, – Матвиевский показал на свои глаза, вправду очень утомленные и несчастные. – Тихон еще раз прикинул, как этот гнидничек должен был идти, если не мимо этих камер, три маршрута составил – не, ни одиночек, ни мужских пар. Молодняк с телками, несколько семей с детьми, пиздюки типа этих вот такими толпами, всё.

– А тачки? Стояла – поехала. Или такси там? – спросил Андрей.

Матвиевский мотнул головой и убрал телефон в карман.

– Можем, конечно, рассмотреть версию, что Чуфарову толпой душили, – сказал Руслан аккуратно. – Или с бабой на подхвате.

Андрей, как он и рассчитывал, отрезал:

– С тем же успехом можно весь город в подозреваемые записывать и, блин, по алфавиту просто каждого проверять. Ладно, значит, гнидничек в обход камер ходит.

– А ты говоришь, тупой, – сказал Руслан.

– Как будто тут ум нужен. Выучил схему, именно что тупо, и броди по ней. Задача нетривиальная, но вполне решаемая.

И им, очевидно, решенная, подумал Руслан, но не произнес. Чего нарываться.

Глава восьмая

– То есть исходим из того, что автор рукописи, тот чувак, который с тобой под именем Клима общался, и тот, который утром рукопись забрал, – это один и тот же? – спросил Паша.

– Не знаю, – сказала Аня, вздохнула и решительно согласилась: – Да. Один.

– И убивал пятнадцать лет назад тоже он? – уточнил Паша.

Аня принялась теребить пластыри. Паша вскочил, прошел по кабинетику, едва не обрушив стопку древних фотографий, которые Аня собиралась сортировать по вечерам, да так пока и не собралась, и сказал:

– Ладно, это потом прикинем. Давай пока с самого начала. Возраст, происхождение, особенности.

Аня, вцепившись в пальцы, пробормотала:

– Я не видела ничего, говорю же.

– Я помню, – сказал Паша терпеливо. – Поэтому и говорю: давай собирать не то, что ты видела, а то, что мы знаем, понимаем или можем понять.

– Ты этого не говоришь.

– Душнила, – пробормотал Паша. – Ну ладно, вот сейчас говорю.

Он закинул ногу на ногу, вытянул, едва не свалившись со стула, из кармана куртки пухлый блокнот, раскрыл его, возложив на колено, и высокопрофессионально черканул.

– Значит, возраст. От тридцати пяти минимум до… Семидесяти, например?

Аня подумала.

– Поуже рамки все-таки. Убийства когда начались, в две тысячи четвертом? Он был тогда молодым человеком, но не подростком. Скажем, от восемнадцати, это минимум, до, ну, тридцати, это самый максимум.

– Почему? Он же компактный такой, а мелкая собака до смерти щенок. У меня знакомые есть, в пятьдесят на двадцать выглядят, если не присматриваться.

Аня подумала еще.

– Текст, рукопись, в смысле, явно не юный автор писал, но и не очень зрелый человек. Графоманы все-таки довольно четко по возрасту различаются, я уже поняла. Детишки, если начитанные, очень закручивают фразы, ни слова в простоте, ни фразы без сравнения, и постоянно цитаты, цитаты. А если неначитанные, там наоборот, очень просто и брутально: он пошел и победил, она была красивая. Зрелый графоман как бы поучать начинает, без выпендрежа, но с таким, знаешь, усталым превосходством.

– А неначитанный если? – спросил Паша заинтригованно.

– А он как раз пытается красивостей нагнать, типа тех, что я цитировала. И вот этот…

Она помолчала, передернувшись и нахмурилась.

– Давай его «Козел» называть, например, – предложил Паша.

Аня, мотнув головой, продолжила:

– Вот этот Недостойский – он точно неначитанный, но подход как бы между совсем молодым и взрослым уже. Чуть сложнее, чем «она увидела, он пошел»; хотя примитивные куски у него самые крутые. Но кринж этот на пафосе: «Бессмысленная старческая немощь гнилой скорлупой выстилала смрадное нутро ее берлоги», каждое слово мимо кассы, – то и дело уже поднимается.

– Предположим. Но когда написано? Пока он здесь убивал, или в других местах, или когда на покой вышел?

– Не позже две тысячи восьмого, «Пламя» тогда закрыли, – сказала Аня. – Вот накануне, видимо, рукопись и пришла. Насколько я поняла, она была в неразобранной корреспонденции. Я первая ее прочитала, думаю.

– И последняя, – сказал Паша. – Книга для одного читателя. Ты чего?

– Ничего. Он так писал, когда Климом притворялся.

– Ясно. Ну вот. А если бы журнал не грохнули, уже тогда кто-то прочитал бы – и сразу понял бы, о чем речь. Тогда же все еще помнили убийства, явно. И нашли бы убийцу.

– Получается, он этого и хотел, – сказала Аня. – Чтобы его нашли.

– Частая штука, – согласился Паша. – Прямо по классике. Насколько я помню, многие серийники прям изнемогают на тему «Возьмите меня, пока я чего страшнее не натворил».

– Куда страшнее-то.

– Страшнее, вернее, обиднее всего знаешь что? – спросил Андрей. – Что мы с тупым мудаком соревнуемся.

– На колу мочало, – сказал Руслан. – Куда уж как тупым. Хотя бы подставу с Такмазой взять. И отпечаток тебе, и запись в еженедельнике, и общение с малолеткой этой. Шпионский заговор какой-то, головоломка. И зачем, главное, – непонятно.