До последнего солдата

– Божественно. Только и забот у меня, что отстранять вас от командования ротой, – сдержанно улыбнулся Беркут своей загадочной, почти непостижимой даже для людей, которые знали его много лет, улыбкой. – Отлежитесь пару часов, и можете приступать к строевому смотру своих войск.

– Иронизируете, капитан? Напрасно… иронизируете. Еще не известно, что ждет на этом чертовом плацдарме лично вас.

– Все, товарищ старший лейтенант! – вдруг резко завершил Беркут. – Больше к этой теме не возвращаемся. И впредь вы будете выполнять все, что вам приказано. Эй, – вышел он из «чаши», – четверо бойцов с плащ-палатками или носилками – сюда! Быстро, быстро! – поторопил залегших метрах в пятидесяти от них пехотинцев. – Командира роты отнести в тыл, на пункт связи.

14

Казалось, что этот день уже так никогда и не наступит. После непродолжительного рассвета небо вновь начало темнеть, соединяясь на очень близком горизонте с землей в сплошной серовато-свинцовый занавес, за которым не могло существовать ни солнца, ни неба, ни самой жизни, – настолько все, что ограждало сейчас Каменоречье, представлялось холодным и безжизненным.

Теперь, стоя на плато, даже трудно было предположить, что где-то позади тебя протекает река, впереди – лежит долина, за каменистыми полями которой притаились три почти слившиеся вместе деревни (по крайней мере так было указано на карте, которую передал Беркуту командир роты Корун), а справа, прямо к отрогам возвышенности, подступают плавнево-лесные болота.

И то, что там, за рекой, еще громыхало наступление, а с севера, по невидимому отсюда шоссе, все подходила и подходила тяжелая техника врага, лишь усиливало иллюзию замкнутости их каменореченского мирка, оторванности от всего сущего вокруг.

Только одно все еще оставалось реальностью – остатки немецкой роты, прозябающей в заиндевевших зарослях, на ближних подступах к плато.

После возвращения своего командира немцы два-три раза потревожили гарнизон короткими очередями, но потом совершенно притихли. Однако, притаившись за скалой, Беркут смог видеть в бинокль, как они ходили теперь уже в полный рост, во всяком случае, за кустарником, и как пятеро или шестеро из них отправились патрулировать окраины плато, возле въезда на него.

– Нет, лейтенант, ты не прав: гауптман свое слово держит, – заметил Андрей, опуская бинокль.

– Не помню, чтобы я в этом сомневался, – мягко заметил Глодов.

– Не высказывал, но про себя ворчал, а значит, все равно не прав.

Глодов понял, что в этом мрачном замечании уже просматривается попытка Божественного Капитана шутить, и сдержанно улыбнулся. Ситуация действительно складывалась как-то необычно. В первые минуты знакомства с Беркутом ему показалось, что капитан принадлежит к тем твердолобым солдафонам, которые не признают никаких компромиссов, никакой человеческой слабости и в решениях своих уподобляются тяжелому танку: в лоб, напролом и «во что бы то ни стало»… Свято веря при этом, что приказ, обстановка и безжалостные законы войны оправдают их при любом исходе боя, при любых принесенных жертвах.

И вдруг совершенно неожиданный подход к ситуации… Так тонко, хладнокровно, и в то же время напористо, использовать положение, в которое попал пленный командир немецкой роты!.. Пойти на этот странный, почти невероятный, но в то же время утонченный и смелый «обмен любезностями»…

Похоже, размышлял он, что Божественный Капитан – натура намного сложнее, нежели можно себе представить. К удивительному хладнокровию Беркута и яростной какой-то решительности, теперь, в представлении лейтенанта Глодова, прибавлялось еще и умение точно оценивать обстановку, улавливая при этом характеры и своих бойцов, и врагов.

– В любом случае полчаса мы уже получили, – снова заговорил капитан, все еще внимательно осматривая, но уже без бинокля, позиции противника.

– Что уже совершенно очевидно.

– Рота Коруна отошла?

– Отошла, – подтвердил Глодов. – Осталось семь человек, вместе со мной. Да, вон еще старшина Бодров за скалой притаился. Похоже, с тыла прикрывает.

– Божественно. Полчаса передышки – это факт. Независимо от того, как наш общий знакомый гауптман поведет себя дальше. А пока, гренадеры-кавалергарды, отходим.

– Заслон оставляем?

– Зачем зря людей морозить? Только возле хуторка выставьте усиленный пост.

– А вдруг немцы решат?..

– Гауптман дал слово офицера. Было бы бестактно не положиться на него.

Глодов изумленно посмотрел на командира: о чем это он?!

– Мне трудно понять, когда вы шутите, а когда… Однако заслон я бы все же выставил.

– Шутить я начинаю только тогда, когда вынужден дважды повторять подчиненным свое решение или приказ, – очень мягко, тактично объяснил Андрей. – Вы поняли меня, лейтенант?

– Так точно.