До сих пор

Каждый день мы чувствовали себя в опасности. Нам не давали снимать определенные сцены в городе — Роджер получал письма со смертельными угрозами, — и местной полиции, а однажды вечером даже милиции штата, пришлось нас охранять. Самую провокационную сцену мы оставили на последний день. В этом эпизоде длинная процессия ку-клукс-клановцев в белых капюшонах, скрывающих лица, медленно проезжает по черному кварталу города. Действие происходило поздно вечером. Мы все выписались из мотеля и упаковали вещи. Сняв сцену, мы просто продолжили ехать — до самого Сент-Луиса.

«Захватчик» оказался сильным фильмом — настолько сильным, что Роджер на самом деле испытывал серьезные трудности в поисках дистрибьюторов. Мы получили отличные отзывы, «Геральд Трибьюн» назвала фильм «главной заслугой всей киноиндустрии». «Лос-Анджелес Таймс» писала, что это «самое смелое, самое реалистичное изображение расовой несправедливости за всю историю американских фильмов». Я получил несколько наград как «лучший актер» на разных кинофестивалях, но тема была настолько скандальной, что владельцы кинотеатров боялись показывать его. Например, в Нью-Йорке его пустили в прокат лишь в двух кинотеатрах. Меня это невероятно расстроило. Наверное, это единственный фильм, на котором Роджер Корман потерял деньги. Следующим он снял «Преждевременные похороны».

Спустя несколько лет фильм был перевыпущен под разными названиями, включая «Я ненавижу вашу сущность» (I Hate Your Guts) и «Позор» (Shame). Так что в итоге он получил какое-то распространение. В Англии его издали под названием «Незнакомец» (The Stranger).

Есть одна вещь, которая существенно отличает «Захватчика» от большинства проектов, в которых я работал, — Роджер Корман не обещал, что его фильм сделает меня звездой. Он даже не гарантировал, что я получу за него деньги. На том этапе моей карьеры, казалось, любой телефонный звонок от кинорежиссера, или телепродюсера, или агента начинался с фразы: «Билл, честное слово, это [вставьте нужное] именно то, что сделает тебя звездой». Хорошо, признаюсь, так и было, и я был готов. Для меня быть звездой означало иметь более восемнадцати сотен долларов в банке. Я имею в виду финансовую защищенность. Глория родила нашу вторую замечательную дочку, и эта защищенность стала чрезвычайно важна для меня. И я уже мог видеть ее, она была в зоне досягаемости, вот прямо тут, по окончании следующего проекта.

Когда мне предложили характерную роль молодого работника прокуратуры в новом фильме Стэнли Крамера «Нюрнбергский процесс», мой агент сказал, что это он — тот фильм, что в итоге сделает меня звездой. Вроде он даже называл меня «малыш», типа: «Это он, малыш». На самом деле это, и правда, казалось возможным; это был многобюджетный фильм, со звездным составом, на невероятно серьезную тему, да под режиссурой Стэнли Крамера. Киносценарий Эбби Манна основывался на реальной истории о судебном процессе после Второй мировой войны над четырьмя нацистскими судьями, но в действительности сам немецкий народ предстал перед судом. Я уже работал с Эбби Манном в нескольких телевизионных проектах и думаю, что это он протолкнул меня на роль. Я точно помню, как агент говорил мне: «Это прекрасная роль. Ты даже не представляешь, кто положил глаз на нее!»

Такое мне тоже часто говорили: ты не представляешь, кто хочет получить эту роль. А я и не представлял. Почему бы им не хотеть эту роль, если она может сделать их знаменитостями?

Оглядываясь назад, я иногда поражаюсь, как я мог прожить столько лет в Канаде, так мало зная о том, что происходит в мире. Например, пока мне не предложили эту роль, я знал очень мало о тех неописуемых ужасах, что творились в нацистской Германии. Но тогда почти никто не знал.

Я помню день, когда узнал об этом.

Имелись киноплёнки. Когда американская армия освобождала концлагеря, они снимали выживших как результат «окончательного решения еврейского вопроса» Гитлера. Эбби Манн и Стэнли Крамер потребовали, чтобы весь актерский состав и съемочная команда посмотрели эти плёнки. Сотни людей. Они хотели, чтобы мы поняли, о чём будет фильм. Они установили два экрана по обе стороны сцены и включили проекторы. Эти фильмы еще не показывались публично; их видело очень мало людей. Мы не знали, чего ожидать. Я смутно помню небольшую возню, некоторые перешептывались — а затем тишина. Абсолютная тишина. Мы смотрели, как бульдозеры сваливают груды тел в братские могилы. Мы смотрели на выживших, с их выпученными глазами и костями, выпирающими из тел. Мы увидели крематории и горы обуви. Люди задыхались в шоке, другие — плакали. Если я закрою глаза, я смогу воссоздать все эти сцены в своем воображении, и я прекрасно помню даже то место, где я сидел, и как выглядел зал. Без сомнения, это было самое ужасающее зрелище, которое я когда-либо видел, так что даже и не описать, какое впечатление оно на меня произвело.