До свадьбы заживет

– И докажу, – сказал Лютатовский. – Знаете, какой он ей фокус недавно показал. Я как раз в продовольственном магазине был, смотрю: у прилавка Завитай стоит с тяжёлым мешочком в руке. Я сразу подумал, что он здесь неспроста стоит. Он стоит, и я стою. Он смотрит в окно, и я смотрю. Он чего-то ждёт, и я тоже стою и чего-то жду. Вдруг в магазин вбегает Кузовлева. Завитай задёргался, как будто его в электросеть включили. Кузовлева – к прилавку, Лёшка – к прилавку. Кузовлева – к кассе, а он успел её обогнать и встать перед ней. А я смотрю на Завитая и думаю: ну это всё неспроста, тем более что у него какой-то тяжёлый мешочек в руках. Доходит очередь до Лёшки, он говорит кассирше: «Четыре пятьдесят в кондитерский!» – и протягивает кассирше свой мешочек. И что же вы думаете было у него в мешке?

– Обыкновенный песок, – отгадал Сутулов.

– Нет, – сказал Лютатовский.

– Сахарный... – предположил Дерябин.

– Нет, – сказал Лютатовский.

– Зи голден санд! Золотой песок! – предположил Мешков.

– Ничего подобного! – ответил Лютатовский. – В мешке у него были копейки! Одни копейки! Четыреста пятьдесят штук копеек! Представляете, что началось в очереди?.. Одна Кузовлева только молча ждала, когда кассирша пересчитывала четыреста пятьдесят копеек, а очередь просто вся изругалась на этого Завитая!..

– Нет, чтоб уступить место лэди, – сказал Мешков. – Марфа Джентльмен.

– Я бы уступил, – сказал Дерябин.

– Он за свои штучки отца родного не пожалеет! – добавил Тулькин.

– Не пожалеет?.. – возмутился Дерябин. – Уже не пожалел! Фокусник несчастный!

Все возмущённо загудели:

– Штучкин-Мучкин!

– Капитан Копейкин! – сказал Сутулов.

«Эх, вы! – крикнул я, неожиданно выскакивай из темноты на свет. – Да разве это был фокус или штучка? Да вы знаете, почему я с этими копейками впереди Кузовлевой встал? Да я разве для того, чтоб её задержать, в очереди встал? Да я перед Кузовлевой встал со своим мешком, чтоб подольше возле неё постоять, пока кассирша мои несчастные копейки пересчитывает. Да я бы ради Кузовлевой готов был мешок с целым миллионом копеек к кассирше притащить. Пусть бы она считала, а я бы всё стоял возле Кузовлевой, а очередь бы ругалась, а кассирша бы всё считала... а я бы всё стоял... а Кузовлева бы всё смотрела на меня спокойно и серьёзно, как тогда, а я бы всё стоял... А ты, Лютатовский, жалкий сплетник, гнусная скрытая камера...»

И все замолчали, как один... замолчали бы... если бы я вышел и сказал бы так... но я не вышел... я продолжал таиться в кустах. Я подумал, что если я так скажу, то они опять не поверят, что я — это я, они опять подумают, что так говорить может только Саша, а что я сижу там с Таней и смотрю телевизор, и когда я... то есть не я, а Саша выйдет из дома с Таней, то они, конечно, набросятся главным образом на него и своротят ему нос направо. На меня тоже, конечно, набросятся, но не главным образом, а разве Саша может от них отбиться, как это смогу сделать я? Да никогда в жизни! Поэтому я продолжал сидеть в кустах, сжимая в кармане своё секретное оружие, и, скрипя зубами, молча наблюдал, как будут события развиваться дальше. Мне вдруг почему-то не захотелось, чтобы Саше сворачивали нос, всё-таки ему его нос ведь будут из-за меня сворачивать, а не из-за него...

– Ну что, будет после этого сидеть Кузовлева с Лёшкой? – спросил Лютатовский.

– Не будет! – согласился Сутулов.

– Не будет! – сказали Мешков и Тулькин.

– Не будет, – подтвердил Дерябин.

– Не будет! Не будет! – зашумели остальные прихвостни.

– Вызываем? – спросил Сутулов.

– Вызываем! – сказали Мешков и Тулькин.

– Вызываем! – подтвердил Дерябин.

И они вчетвером подбежали к нашей даче и рывком открыли входную дверь. На траву упал параллелепипед света.

– Выходи, Леший! – крикнул Сутулов, грозя кулаком одной руки, а другой поглаживая свою фальшивую бороду.

– Эй ты, брат авантюриста! – крикнул Мешков. – Адвентчерс бразер! Герр аут! Выходи!

– Выходи! -сказал Тулькин. – Есть дело-Уголовное!..

– Выходи, выходи, – пискнул Дерябин, – брат капитана Копейкина!

Сутулов всё продолжал засучивать рукава. Я сунул руку в карман, развязал на ощупь пластмассовый кулёк и, протолкнув в него руку, сжал лежавшую в кульке мокрую губку, пропитанную «жёлтой лихорадкой». «Разделяй, Завитайкин, и властвуй!» – сказал я сам себе, и вышел на свет, и направился твёрдым шагом прямо по направлению к Сутулову.

Рассказ седьмой НОС ИЗ ПЛАСТИЛИНА

Глаз здорово болел, и голова тоже. Во время драки Дерябин всё-таки ухитрился и без моей просьбы дал мне своим «роялем» по голове. Голова болит до сих пор, но в смысле английского языка этот удар никаких знаний мне не прибавил, но это не имеет уже никакого значения. А Сутулов-то самбо только на словах знает, а на деле ничего подобного. Примитивно дрался, как питекантроп.