До свидания, моя хорошая

Сенька говорит:

–Иди сюда, на руки.

Я сажусь к нему на колени, он обнимает меня крепко и бережно за шею, за спину, – как маленькую и я реву на его плече… и он тоже беззвучно, одними глазами, плачет. Я ни разу не видела, чтобы он плакал…

Приходит медсестра со снотворным и муж спешно прощается. А я проваливаюсь в беспамятный, бесчувственный наркотический сон.

Четверг, 30 августа 2018 года. День Х

Мне снилось то, что не снилось никогда до этого.

Облачный полдень, мне лет семь и мы бегаем с другими детьми по песчано-травяному пляжу. Нас трое, но лиц двух других ребят я не вижу, они бегают немного впереди, перебрасывая мне красный мяч, который я пинаю им обратно.

Кажется, один из них мальчик, а другая – девочка, но это непонятно – они одеты в длинные холщовые одежды вроде просторных брюк и рубах.

–Эй! – кричу я и ребята впереди подхватывают: „Э-э-эй, эй, эй!“ И мы бежим дальше. Воздух холодный и везде в белом песке – трава и пушистые колоски, как у моря в северной Германии. Вдруг один из детей поворачивается и подбегает ко мне. Это мальчик и лицо его знакомо мне, но знакомо смутно.

–Эй, Машка! – говорит он. Ему лет восемь, у него тёмные волосы и курносый нос. Лицо кажется мне знакомым…

–Машка! Давно не виделись! Как твои рыбки?

Он очень характерно картавит, а моя память уже начинает разматывать клубок. Рыбки у меня были в первом классе. Но знал о них только очень узкий круг моих друзей… человека три, наверное – Оля, с которой мы жили по соседству, Алёнка и… Неужели? Это же Денис!

Вспоминаю… да, именно таким и остался Денис в моей памяти. Он не вернулся с летних каникул перед вторым классом. Утонул в последний день отдыха на море.

–Денис, – говорю, – слушай, давно тебя не видела. Рыбки все уже давно поумирали. А где это мы?

Денис оглядывается, будто раньше и не замечал того, что вокруг него и чешет в затылке:

–Ну… эээ… долго объяснять.

–А кто это с тобой? – снова спрашиваю я.

–Это-то? – он указывает на играющую красным мячом фигуру вдалеке, – а она не со мной. Она с тобой. Пришла с тобой.

Только теперь я вижу, что фигура вдалеке очень маленькая, гораздо меньше Дениса ростом и что она не бегает, а как бы висит над травой.

–Ну, – говорит Денис вдруг, – хорошо, что увиделись, но я пойду.

–А я? – спрашиваю я, беспомощно озираясь по сторонам.

–Неее, – мотает головой мальчик, – тебе нельзя. А вот её я забираю с собой, ей со мной будет лучше.

–Кого забираешь?

–Ну её, – он указывает на ребенка вдали, – Гретхен. Пойдем, Гретхен! Пойдём!

Их фигуры удаляются от меня и вскоре их застилает пелена тумана и силуэты видны лишь смутно. Вдалеке угадываются черты высотного дома, громадой нависающего над берегом. Того самого заброшенного дома… они направляются к нему. Последнее, что я вижу – это летящий прямо мне в лицо ярко-красный мяч, от удара которого я просыпаюсь. Нестерпимо болит голова…

Уже рассвело – летом всегда рассветает рано – ну да, сегодня еще лето, его предпоследний день. Часы, висящие на противоположной стене, показывают 05:14. Я проснулась слишком рано. Медсестра придет за мной только в семь. Я нащупываю рукой под одеялом свой небольшой живот – ну конечно, он не подрос за эту ночь, чуда не случилось, Гретхен не стала больше и уж конечно не стала здоровой. Она не двигается – спит.

Беру телефон. Когда мы только узнали результат генетического анализа, то не могли поверить в то, что это происходит с нашей дочерью. Диагноз, который предполагали врачи изначально, с очень большой вероятностью, не подтвердился – зато подтвердился другой, куда более плохой.

–Дерьмовый, – так и сказал Сеня, почитав статьи о нём на англоязычных ресурсах, – дело гиблое. Гретхен, скорее всего, не доживет до родов, а если и родится, то погибнет вскоре после этого. С такими нарушениями не живут. Лёгким некуда будет рости – и это уже очень скоро.

Мы больше не стеснялись в выражениях. Какой толк корчить из себя святош, когда у тебя смертельно больной ребенок, которого лучше всего уберечь от дальнейших мук? И мы говорим с Сенькой начистоту, не выбирая слов – как чувствуем. Тогда, именно тем вечером, когда пришло письмо с подтвержденным диагнозом, в мой лексикон прочно вошло слово „пиздец“. Потому что другим словом весь ужас ситуации для нас тогда было сложно описать. Повторяешь заветное на букву „п“ – и сразу немного легче. Совсем чуть-чуть. И не при детях, конечно.

Я зарылась под одеяло в тонкую тёмно-сине-зелёную полоску и снова начала читать о нашем диагнозе. По-немецки… по-русски… и всё выходило снова настолько ужасно и безысходно, что слёзы сами покатились по щекам.

–Сейчас, Гретхен, любимая, – на автомате повторяла я, – сегодня. И тогда тебе никогда не будет больно…

Но сомнения еще не до конца выветрились из моей головы… ужасная ситуация.

Снова читаю. Снова сверяю с письмом и со снимками узи. Нет, это всё с нами и о нас…

Я начинаю тихо разговаривать с дочкой и объяснять, что сейчас произойдет. Я чувствую, что так надо. Конечно же, она ничего не поймет и вообще она спит, но не объяснить – это как-то неправильно…