Конечно не стоит, думаю я себе – у нас уже есть, от чего пугаться, а тут – всего-то навсего цвет вод не очень аппетитный, подумаешь.
Шприц уносит медсестра и с этого момента начинается наше ожидание. Толком никто ничего не знает, точного диагноза у нас до сих пор нет.
Я лежу после процедуры какое-то время и мы с Сенькой пытаемся понять, что делать и как делать и вообще, как быть дальше. Место прокола неприятно тянет, но это ощущение вскоре затухает.
Мы? Что у нас есть? У нас есть два подробных УЗИ, на которых сохраняется отставание роста костей и ни о чем хорошем это не говорит. Хочется проснуться от этого кошмара. Хочется приехать сюда в декабре с сумкой, в которой будут лежать персикового цвета одёжки для Гретхен и еще ночная рубашка на пуговках – для меня.
Когда мы выходим из отделения, то сталкиваемся с только что родившей молодой женщиной. Она одета в бежевое платье и аккуратно катит перед собой кроватку с новорожденной малышкой. На табличке, венчающей кроватку, стоит имя: „Margarete Anna Müller“ и дата рождения. Я вздрагиваю. Неужели девочку тоже зовут Маргарете? Или мне показалось? А уже и не проверишь – бежевое платье – оно вон, в другом конце коридора. И я стараюсь сделать вид, будто ничего и не было, а по щекам сами собой катятся, катятся слёзы – от бессилия. Я ничего не могу сделать…
Четверг, 23 августа 2018 года
По нашему случаю собирается целый консилиум.
Доктор Бауэр просит заехать завтра, а на сегодня – ещё одно большое УЗИ – у другого врача.
Едем на другой конец города, в другую клинику. Просторный холл с прохладными голубыми стенами, на рецепции – экзотическая красавица с сотней косичек на голове, упрятанных под нежно-розовой шапочкой. Она быстро перелистывает наши документы и мой материнский паспорт, потом вдруг смотрит мне прямо в глаза из своего окошка и сочувственно кивает. Надо же, думаю, а мне казалось, они тут привычные ко всякой жести…
Девушка (на бейджике написано имя Катрин) просит далеко не уходить и ждать прямо тут же – врач нас сейчас заберёт.
Мне вдруг становится будто бы немного легче, а может, это только кажется от такого количества плохого за последнее время, и я говорю, что тут такое всё голубое, как море. А мы – будто рыбки. И глупо смеюсь. Долго тихо смеюсь, навзрыд – будто рыбки, да. И Гретхен немного толкает меня изнутри, потому что самая главная рыбка тут, безусловно, она.
Приходит высокий и прямой, будто негнущийся, человек в халате – доктор Михаилофф. Несмотря на русскую фамилию, по-русски он ничего сказать не может и со скромной улыбкой повествует что-то о дедушке, бежавшем от советской власти еще в начале прошлого века. Да и вообще, пришли мы сюда, конечно, за другим. Михаилофф интересуется диагнозом и, получив ответ (предположительный, диагноза нет до сих пор), только и комментирует: „Как ужасно.“ Он вообще весь какой-то неподвижный, деревянный и все его черты будто выточены из чего-то твердого.
Мы входим в кабинет. Я снова ложусь на кушетку и поднимаю футболку.
Он долго смотрит, меряет кости малышки, задает те же самые вопросы, что мне уже задавали разные другие доктора…
–Ну, что я могу вам сказать, госпожа Островски, – начинает он. – прогноз мой вам не понравится, но я должен быть с вами честен. Скорее всего, диагноз будет несовместим с жизнью вне утробы. Ребёнок не задышит. Лёгкие могут выпасть в брюшную полость… Неблагоприятный прогноз. Я могу назвать вам еще много разных научных терминов, но вас это не успокоит, поэтому коротко: вы можете прервать беременность и сделать это надо будет уже сейчас. Решать, конечно, только вам. Вы хотите доносить? Это тоже ваше право.
–Мы хотели бы сделать прерывание, – объясняю я, – если по результатам генетического анализа…
–Я всё понял, – кивает Михаилофф. – Тогда сейчас я созвонюсь с доктором Бауэром.
Он звонит и тут же входит ассистентка и приносит нам два стакана воды. Пока мы пьем, доктор Бауэр сообщает Михаилоффу подробности анализа, результаты которого он только что получил по электронной почте.
–Прогноз плохой, – говорит Михаилофф, едва положив трубку. – Я выпишу вам направление на прерывание. Это будет в другом городе. В М. есть специальное отделение для таких случаев, как ваш.
Неужели мы сказали это вслух? Точнее, неужели это сказала я? Вот она я и слышу свой голос будто со стороны: „Мы бы хотели сделать прерывание…“ Что
Но доктор Михаилофф смотрит на меня поверх очков, затем накрывает мою лежащую на столе руку своей огромной ладонью:
–Вам тяжело, я понимаю это.