До тебя…

Настя отвечала ему – он это чувствовал. Не так как раньше, не с готовностью, не с игривостью, а, скорее осторожно, точно прислушиваясь к собственным чувствам. А Зареченский зверел, не понимая, что с ним. Он никогда не относился к числу тех мужчин, что давали отсосать шлюхам в туалете клуба и никогда не довольствовался быстрым перепихом на заднем сиденье. Он любил заниматься сексом долго и основательно. Порой по несколько часов, лаская партнершу и требуя от неё ответных действий. Выматывал любовниц и выматывался сам. Он не видел смысла заниматься сексом для «галочки». Всунул-высунул и дальше побежал.

И ему от Насти требовалось большего. Больше огня, больше страсти. Но на задворках сознания возникла мысль, что если сейчас она и не воспламенится до нужного градуса, он особо не огорчится.

Ему до чертиков, до умопомрачения необходимо было её тело.

Он оторвался от губ, чтобы, смешав рык со стоном, устремиться вниз. Пройтись по нежной коже шеи и, окончательно задрав кофточку, добраться до холмиков груди. И вот он уже смыкает губы на сладкой вершинки, сжимая и играя с соском.

Рука Насти опустилась ему на плечо, сжала, короткие ноготки на мгновение впились в кожу через ткань рубашки. У него с женой была договоренность – не оставлять следов на спине и плечах, не царапаться и не кусаться. Будучи прагматиком, Зареченский не разделял пафосных отметок любви. Как и сам, не оставлял следов на теле любовниц. Но сегодня, видимо, всё шло неправильно. Непривычно. Не так, как обычно. Потому что его губы стремились сжать грудь жены чуть сильнее, напомнить ей о себе. Заклеймить?

И Михаил не сразу понял, что пальцы Насти, которые скользнули с плеча на его затылок, вцепились в его волосы и пытаются таким образом оторвать его от невероятной сладости.

Испытывая странный симбиоз, замешанный на страсти и зарождающимся гневе, Михаил оторвался от груди жены и прорычал:

– Какого черта?

Он не собирался останавливаться.

Настя лежала рядом с ним, согнув ноги в коленях, с задранной кофтой и с обнаженной грудью. Девушка тяжело дышала и смотрела на него распахнутыми глазами, затянутыми поволокой.

– Нет.

Он ожидал нечто подобного, и взорвался.

– Почему?

Его голос звучал жестко.

– Мы же… мы же в ссоре…

На этот раз она его не убедила. Если бы Настя принялась кусаться, отбиваться и злить его, говоря гадости про изнасилование и прочее, на что, как он уже понял, она способна, он поверил бы.

Так – нет.

– Мы – муж и жена. Секс между нами вполне естественен.

– Но мы в ссоре!

Она повторялась. Смотрела на него громадными глазами, выражение которых он никак не мог понять, и не пыталась даже прикрыться. Лишь щеки разрумянились.

Зареченский, не стесняясь в выражениях, выругался. Схватил руку Насти и положил на ширинку.

– Если мы в ссоре, то что мне прикажешь делать с этим?

Настя покраснела ещё сильнее.

– Скажи, Настя, давай… И я сделаю, как ты хочешь! Но помни – ты моя жена!

Он специально давил на больное. Плевать, что играл не по-честному. В их отношениях слово «честность» выступало архаизмом.

– Я не знаю…

Она выглядела растерянной.

– Не знаешь? – он заводился ещё сильнее, мечтая лишь о том, чтобы она приподняла бедра и позволила снять чертовы штаны. – Я не мальчик, чтобы дрочить на простынь, и, какие бы херовые отношения между нами ни были, я не трахаюсь на стороне! Сейчас у меня стоит, – он сжал её пальцы сильнее, попутно отметив, что руку-то она не пыталась отдернуть, так и позволяла держать её на ширинке. – Нет, у меня уже не стоит, у меня дымится в штанах. И я отчего-то не могу заняться сексом с женой, которая ещё недавно хотела идти на мировую!

Он почувствовал, как её рука дрогнула.

Как оказалось, это было только началом.

Потому что её пальчики распластались на брюках и осторожно уже сами погладили напряженный член, словно прислушиваясь к тому, какой отклик находят эти ласки в её теле.

Михаилу же хотелось сильнее, жестче, ощутимее. Ему хотелось разрядки.

– Я не могу, Миш, – она попыталась отвести руку, но стоило сделать лишь намёк, как его ладонь снова требовательно сжала её пальцы.

– Почему?

Теперь пришла его очередь повторяться.

– Ок, не хочешь по-классически, давай ртом. Проклятье, Настя, я хочу разрядки!

Девушка по-прежнему лежала распластанная на мате, и Михаил, которому порядком надоели разговоры и который искренне не понимал, почему он медлит и не может вставить жене в рот, перешёл к более активным действиям. Потянул за ремень, яростно выдергивая его из шлевок, не замечая, как потрескивает ткань. Так же яростно дернул за язычок, расстегивая зиппер. К черту всё!

Настя привстала, опираясь на локти и молча наблюдала за манипуляциями Михаила. Когда он уже готов был приступить к более активным действиям, неожиданно подалась вперед.