До встречи на Земле, сынок (СИ)

С Калебом Микки тоже разговаривал, но меньше: Калеб часто бывал мрачен и пугал его своим угрюмым лицом. Джоша омега воспринимал как собственного доброго дедушку, а вот Калеб, слишком зрелый, чтобы принимать его за брата, и слишком молодой, чтобы любить его как отца, был каким-то чуждым. Микки поймал себя на мысли, что боится его куда больше, чем Аайнара в первые дни их знакомства. Аайнар-то сразу повёлся на его омежье обаяние, а уж когда просёк, что Микки в некотором смысле земной матриарх, так и вовсе стал чуть ли не кланяться ему, когда приходил принести еды. Это было забавно: он вёз его на съедение ксеноморфу, но звал на «вы» и спрашивал, чем ещё обеспечить его удобство. Микки, сначала чуть ли не день пролежавший в обмороке и от вида своего сопровождающего, и от перспективы умереть от проломленной грудной клетки, быстро понял, что он тут, хоть и пленник, но уважаемый и ценный, и начал вить из яутжа верёвки. В итоге они вдвоём оказались на пустынной планете и ждали прибавления.

А вот Калеб, кажется, на обаяние не вёлся. Он сидел сычом, хмурил брови, и разговорить его было достаточно сложно. Микки чувствовал его враждебность, стеснялся его и искренне старался быть приветливым и с ним, но ничего не выходило: даже в те редкие моменты, когда Калеб вступал в диалог, он говорил коротко, сухо и не то чтобы грубо, но и не слишком дружелюбно. Микки был умный мальчик, он прекрасно понимал причины, по которым он мог вызывать подспудную неприязнь у обоих своих земляков, но скрыть свою беременность он никак не мог, и оставалось только постепенно и медленно приручать Калеба.

Микки понятия не имел, что его обаяние давно сделало своё дело, и Калеб оказался приручён даже более, чем необходимо.

Сидя в одиночке с Джошем, он впервые задумался о том, что ему уже тридцать четыре, а семьи у него нет. Он впервые задумался о своём одиночестве и неприкаянности и пообещал себе, что непременно женится, если сумеет вернуться на Землю. А когда его взору предстал Микки, тёплый, сонный, доверчиво лежащий в руках приручённого им чудовища, у Калеба что-то внутри оборвалось. То ли дело было в том, что Микки был единственным омегой среди троих альф (если к альфам можно отнести Аайнара), то ли дело было в его невероятном обаянии, то ли в его хорошенькой мордашке, но Калеб почему-то решил, что именно этот омега ему и подходит, только Микки и никто другой.

Да и потом, проводя с ним время, ведя его под руку, сияющего, приветливого, плетущего себе венки из крупных ароматных тропических цветов, Калеб готов был выть от захлёстывающей его безнадёжности. Микки не был невероятным красавцем, в лице его присутствовала некая неправильность, но это только придавало ему прелести и обаяния. Эта неправильность скрадывалась сияющим взглядом, очаровательным вздёрнутым носиком, веснушками, непослушными локонами. Сам Микки, кажется, прекрасно знал, насколько он хорош, но его нельзя было упрекнуть в кокетстве: во-первых, он без памяти любил своего ужасного Аайнара, во-вторых, он по-дружески любил и щадил Калеба и Джоша. К сожалению, чтобы заставить Калеба влюбиться в себя до беспамятства, ему не надо было кокетничать, ему достаточно было просто быть самим собой. Калеб иногда чувствовал, что у него слабеют колени, когда видел Микки, выходящего из своей комнаты, тёплого со сна, наверняка очень мягкого, зевающего и потирающего глаза. Его так хотелось пригреть, притянуть к себе на колени и прижать к груди, вдохнуть его пьянящий запах, поцеловать его. Калеб ночами не находил себе места, представляя себе Микки, его сияющие глаза и улыбку.

Но Микки был уже не его. Микки принадлежал этому клыкастому уёбищу и носил его ребёнка, так что рассчитывать Калебу было не на что. И видеть, как Микки порой сторонится его (его, а не яутжа!), как, превозмогая себя, старается быть с ним приветливым, было больно и обидно. Джош, при всей их близости, ничего этого не замечал: Калеб и всегда не отличался особой весёлостью и дружелюбием, так что старик списывал это на неприязнь Калеба к Микки из-за его отношений с яутом, но уж никак не на влюблённость.

Калеб, конечно, ничего ему не говорил. Что было рассусоливать, если всё равно эта любовь была не взаимна и не имела никаких шансов?

Калеб очень долго проявлял чудеса выдержки, и это было довольно просто, когда Микки был один, без яута. Но охотился-то Аайнар не каждый день, и видеть их вместе Калебу было действительно тошно. Больно было видеть, что они даже понимают друг друга без слов — им не требовался переводчик, чтобы разговаривать, больно было видеть, как Аайнар заботливо поправляет на Микки одеяло своими уродливыми когтистыми лапищами.