До встречи не в этом мире

Вот так удача: людей на дороге немного.
По убегающей вниз веренице огней из другого
мира, поэт – сочетание ангела с пьяным —
мчит за провизией, спрятанной в доме стеклянном.

Хлюпает дождь, как уключина в лодке Харона.

Быстро темнеет, и улица, как макарона,
скользкая. Милая – дома. Глядит муз-tv и таится,
что ее жизнь, наконец-то, с моей, раздвоится.

Я в магазине. Природа меня не смущает.

Кто с Богом дружит, тому Бог всегда помогает…
Нынешний месяц – промозглый какой-то и серый,
болен, наверное, осенью или холерой.

Сыро. Январский снежок не скрипит под ногою,

в эту погоду не встретишься с Бабой-ягою,
что для чего-то всегда дуракам помогает.
Грустно до смерти, что нас в феврале ожидает.

Все предначертано. Скучно. И Некто бесстрастный

смотрит с пустющих небес, как по наледи грязной
прет на меня, трансформировав крылья в дрезину,
особь, которой дано пережить эту зиму.

«Приближается осень. Листва начала осыпаться…»

Приближается осень. Листва начала осыпаться.
Снова вечер потерян. А утром тоска просыпаться.
Вспомнишь, как ты ушла, – проклинаешь
Денницу и Бога.
Хорошо еще, что грустных дней остается немного.

Но пора подниматься: заманивать в стойло пегасов,

и вести на прогулку собаку в Страну Пидарасов,
а, вернувшись, запихивать в скучную пасть бутерброды,
удивляясь, откуда повсюду такие уроды.

А потом одиночество грустную душу терзает,

будто кто-то театр, закрытый навек, подметает,
и бегом начинаешь молитвы шептать и креститься,
словно «Отче» прошепчешь, и счастье
к тебе возвратится.

Лишь под вечер с тебя напряжение будто спадает,

и никто на тебя уже, вроде бы, не нападает:
всякий занят собой, своим логовом потным и сра..м.
Только сон и мечты остаются с тобою, со странным.

Как ни дико, когда-нибудь ты примиришься с судьбою,

даже с тем, что она в этот час на земле не с тобою,
с тем, что ей хорошо, с тем, что ветер в окно задувает.
С тем, что лучше любви все равно ничего не бывает.

«Как всегда, на дворе ни весна, ни лето…»

Как всегда, на дворе ни весна, ни лето.
Не хватает тепла, освещенья, цвета,
обонянья, собаки, любимой, друга,
самочувствия, нежности, денег, юга.

И сидишь в своей келье, вкушая старость,

словно ты – Полифем, и тебе осталось
лишь ворчать на плиту, зеркала, на стены,
на богов, на тоску, тишину, на вены.

И волшебная палочка тоже где-то

за семьсот километров. В джинсы одета,
и прическа под мальчика. В камуфляже
таковом, что жена, не узнаешь даже.

И уже не играет особой роли,

что душа не желает кричать от боли,
с каждым днем равнодушнее к счастью, горю,
как речушка, – тем глуше, чем ближе к морю.

Мой пёс