До встречи не в этом мире

Сонет к Рамзику

Мой черный Ангел! Спишь без задних ног!
Храпишь во сне, скулишь, бежишь куда-то…
О, если бы тебе во сне я мог
компанию составить. Вот когда-то
мы б сгрызли всех придурков на пути,
всю падаль бы сожрали на дороге
и всех бы сук оттрахали. И боги
собачьи нас бы превознесли. Прости,
что обижал, командовал тобою,
таскал тебя повсюду за собою,
удерживал от вдохновенных драк…
хоть по числу собачьих рваных ср..к
ты превзошел давно уже любого.
Поверь, дружок! Я чту тебя, как Бога,
И ведь порой наказываю строго,
тебя люблю я больше, чем весь мир!

Вот почему я не лечу к Иринке,

а покупаю у метро на рынке
лишь для тебя я курицу и сыр…

«В вышине надо мною плывет журавлиным клином…»

В вышине надо мною плывет журавлиным клином
искрометная туча – фантазия белой ночи.
Одуревшая за день, душа улетает к финнам.
Остальное влечет черный пес по кустам. Короче,

в этой дикой стране только ночи и ждешь, как дара

истонченному сердцу за дикость тупого сброда,
от которого вылечит только Гвадалахара,
но она далеко. А ублюдки – кругом. Свобода

уместилась в прогулке с клыкастым дружком. По полю

мы бежим, словно два новоявленных привиденья,
наподобие узников, вырвавшихся на волю
поглазеть на светящиеся растенья…

Нам бы в Мексику. Жить где-нибудь в предгорьях

по соседству с безлюдной полуденной красотою,
что одна лишь и помнит пред вечностью об изгоях,
позабытых в России, где будет зима. Зимою,

где так хочется лета, какого угодно лета,

с тишиной под мостами, согретой дыханьем Феба,
с силуэтом собаки, бегущей стезей поэта
под алмазной короной чужого ночного неба.

«Мой милый пес! Как грустно мы живем!..»

Мой милый пес! Как грустно мы живем!
Как все у нас привязано к причине…
В последний раз мы собрались втроем,
и то, благодаря твоей кончине.

Течет со стен невыносимый час.

Тупые рыла в смрадном коридоре.
И та, что вечно связывала нас,
впервые в жизни не скрывает горе.

Тебя мы оставляем на чужих.

Спускаемся по лестнице, как тени.
Ты, все сносивший молча, больше жив,
чем я, не замечающий ступени.

Нет больше пса. И кости сожжены.

И на подушку ты ко мне не ляжешь.
И, ставший в мире тише тишины,
«Люблю тебя» во сне уже не скажешь.

Когда-нибудь ты станешь человек,

построишь тоже где-нибудь избушку.
А я, к тебе прибившийся навек,
тихонечко пристроюсь на подушку.

«Прекрасна жизнь! Но слишком коротка…»