Добрая фея короля Карла

– Этого я не знаю, но думаю, она просто не желает оказаться в положении выброшенной за борт за ненадобностью вещи. Она еще не стара, может выйти замуж. Где же ей найти подходящую партию, если не при дворе, и кто поможет ей в этом, если не мы с тобой? Я не говорю уже о том, любовь моя, что тебе просто необходимо подружиться с графиней. Знахарка – я говорил о ней – воистину кудесница! Представь, она хорошо разбирается в травах, – а ведь среди них есть ядовитые, – умеет изгонять любую хворь, может изготовить именно такой настой, какой нужен. Она даже предсказывает погоду, а церковники считают ее ведьмой, которую следует сжечь на костре. Так говорил Гастон. Она умна, начитанна, воспитывает детей графини, и та ни за что не желает расставаться с ней…

– Сейчас не об этом, Карл… – подняла руку Жанна и замолчала, задумавшись.

В душе у нее происходила борьба, и это отражалось на ее лице. Она глядела в раскрытое окно на золотившиеся в лучах заходящего солнца крыши высоких башен Лувра и старалась постичь глубину того, что произошло и что произойдет дальше. Карл не мешал ей. Он знал: Жанне есть над чем подумать. Важнее всего – переломить себя. Трудная задача. Человек, так или иначе, живет по законам, выдуманным им самим. Это его внутренний мир, он к нему привык и не мыслит поступать по-иному. Нарушить эту душевную гармонию – значит разладить тонкие струны души, которые нелегко потом будет вернуть на место. Может быть, за этим последует поток слез или нервный срыв, последствия чего долго придется лечить. Но как знать, не станет ли это утешением, не даст ли умиротворение душе – мятущейся, исстрадавшейся, жаждущей покоя? Человек сам должен решить, стоит ли ему трогать эти струны, и если да, то какую именно и сколь велико должно быть воздействие на эту струну? Задача не решается в одночасье простым смертным, что уж говорить о том, кто облечен царской властью? Ведь всего один шаг до того, чтобы уронить свое достоинство, и шаг этот в дальнейшем уже ни исправить, ни выбросить из памяти. Но есть еще и такое понятие, как долг, и оно порою ломает то, чего не хотелось бы трогать, – свои убеждения, образ жизни, отношение к тому или иному человеку или событию.

И Жанна поборола себя. Так надо. Не сделав этого, она сама себя перестанет уважать. Она должна!.. И она твердо объявила:

– Я обязана выразить признательность той, в ком всегда видела лишь соперницу; она подарила нам такое счастье, как любовь… Ведь я совсем уже отчаялась… Я замечала, как ты всегда отворачиваешься, едва взглянув на мое лицо с этими отвратительными бородавками. Мне и самой они были противны. Чего я только не делала – ничто не помогало, а тут… Кто бы мог подумать! Та, кого я всегда ненавидела, терпеть не могла… И она вернула к жизни нашего мальчика, Карл! Он ведь чуть было не умер, наш третий ребенок!..

И Жанна снова заплакала. Причиной тому – ее малыш, которого она безумно любила; на втором месте – одна из струн, зазвучавшая не в унисон с остальными.

Карл подождал, пока она утрет платком слезы.

– Ты можешь послать за ней, ее тотчас приведут.

– Нет! – Жанна решительно поднялась. – Я пойду сама. Мне необходимо переступить через это.

– Хочешь, мы пойдем вместе?

Она невесело улыбнулась, качнув головой:

– Не следует никому быть свидетелем нашей беседы. Даже тебе, Карл.

И, одарив супруга на прощанье теплой улыбкой, ушла.

Глава 7 Жанна и Анна

Анна де Монгарден не могла поверить своим глазам. Вместе с придворными дамами она обсуждала во всех подробностях детали нового туалета, и вдруг… как молния ударила у ног! Она поняла, что супруга регента пришла к ней: взгляд был направлен на нее. Дамам почудился назревающий скандал, и они поспешили отвлечь Жанну:

– Ах, мадам, пока вас не было, нам пришла в голову неплохая мысль; дело касается изменений в моде, и мы не позволим Италии с Испанией диктовать нам условия. В проймы для рук у лифа следует, как нам кажется, вшивать рукава, а кофточку нужно снабдить упругой пластинкой у груди.

– А еще пояс! – подхватила другая дама. – Одежда стала у́же, и его можно опустить ниже, чуть ли не до бедра. Хотелось бы узнать ваше мнение.

– Мы решили, мадам, удвоить количество пуговиц, и пусть они будут овальной формы. Как вы полагаете?

– Быть может, следует глубже вырезать лиф? – подала идею одна из фрейлин с мощным бюстом. – Зачем таить свои прелести от мужских взглядов?

– Ах, милочка, подумай о вытянутых лицах святых отцов, едва они увидят это. У епископа глаза полезут на лоб.

– Хорошо бы они там и остались. Однако что думаете вы, мадам, о таких новшествах? Как вы считаете, следует ли удлинять рукава и нашивать на них пуговички?

Жанна взмахом руки прекратила болтовню фрейлин:

– Оставьте нас вдвоем с графиней де Монгарден.

Фрейлины, сочувственно поглядывая на Анну, удалились. А она молча ждала бури, недоумевая, каким ветром принесло Жанну. Удивление таилось лишь в душе; выражение лица оставалось бесстрастным. Но и у супруги регента оно вызывало недоумение отсутствием гнева; напротив, взгляд был мягким, а голос – спокойным.