Добрая фея короля Карла

– Не от хорошей жизни пошли бедняки на господ.

Отшельник кивнул:

– Терпение клячи на пашне тоже не беспредельно. Конечно, вам обоим хорошо известно обо всем, но я все же выскажусь. Наверно, мне просто хочется излить душу. Кто еще послушает?.. Итак, припомним, как это было. Креси, следом Пуатье… Народ негодовал, кричал, проклинал рыцарей и королевскую власть. В самом деле, что же это – проигрывать битвы одну за другой! На что годны такие рыцари? Только и умеют, что ломать копья на турнирах да выставлять напоказ щиты с орлами и львами. Кто же теперь защитит Францию? Где король возьмет новое войско? Обратится за помощью к наемникам? Но чем платить им, если в казне пусто? Где же взять деньги, как не у народа? Для этого надо вновь повысить налоги. Но бедняк давно разорен, он голоден и нищ, его поля сожжены, дома разрушены. Виной тому солдаты, но чаще – наемники, которым перестали платить. Они готовы грабить всех без разбору. Вельможа укрывается от них в своем замке, горожанин – за городской стеной. А где укрыться землепашцу? И вот банда громил грабит мужика: сжигают его дом, уводят скот, насилуют жен и дочерей; иной раз потехи ради убивают всех подряд. А потом заявляется королевский управляющий с отрядом солдат и требует новый налог; не дашь – выпорют либо повесят тебя самого или твоих детей. Вслед за ним на очереди рыцарь-сеньор: плати, чтобы выкупить из плена меня и моих родичей. Как тут не излиться гневу народа? Увы, знать не заботилась о защите отечества, еще меньше думала о бедняках; и тем стало обидно: что же это – дворяне продолжают измываться над ними, вместо того чтобы изгнать англичан! И народ скорбел, плакал, глядя на выжженные луга и поля, порубленные леса, сожженные деревни, на потоки своей крови, на трупы – то, что осталось от набега чужих и своих же рыцарей. А сеньор веселится в замке, готовясь ввести новый налог. Справедливо ли? Вот когда закипел простолюдин вполне понятным возмущением. Что же рыцари в ответ на это? Объединились с Карлом Наваррским, своим врагом, и с англичанами, дабы восстание потопить в крови. Сколько бедняков казнили – о том страшно даже вспоминать. Гроздьями висели на деревьях люди.

– Отчего же их разбили? – спросила Эльза. – Слышала я, их было очень много, и они сожгли не один замок…

– Просто дворяне вначале растерялись. А разбили бедняков потому, что они представляли собой всего лишь неорганизованный сброд, да к тому же остались без вожака, Гийома Каля. Глупо он погиб. Я сам видел.

– Расскажи, Рено, ведь больше некому.

Отшельник тяжело вздохнул, вновь собираясь с мыслями. Нелегко, по всей видимости, давался ему рассказ. После паузы он продолжил:

– Карл Наваррский, став лагерем у деревни Мело, позвал к себе вождя мятежников якобы для переговоров. При этом дал слово, что не тронет его. Но что есть слово такого мерзавца? Гийому следовало бы подумать над этим. Его, надо полагать, отговаривали, но он не послушал. Доверие стоило ему жизни, а за ним и тысячам других, его соратников. Десяткам тысяч! Вот что значит поверить слову негодяя.

Целый месяц ловили бедняков и вешали без суда. Потом опомнились: не осталось людей близ Парижа. Наступил голод. Как ему не быть, если поля некому засеять, а скотину некому кормить? Да и той осталось совсем мало, все сожрала проклятая война. Вот тут дворяне задумались и бросились искать мужика, чтобы кормил их.

– А сколько народу погибло во время чумы! – подхватил Гастон. – И откуда только она свалилась на Францию! Трижды уже гибли люди.

– Селянин выстоял бы, да город не дал, – ответил на это затворник. – Где поначалу появляется болезнь? Там, где больше всего людей, – в городе, а уже горожане разносят ее повсюду. Но ты спрашиваешь, откуда она пришла. Так и не поняли до сих пор люди? Откуда же, как не с Востока! Бедствие это от сарацин; они, я слышал, не моются, не меняют одежду, а потому подвержены недугам. В конце сорок седьмого года во Франции объявились мусульмане, приплыли по морю. Страшнее напасти нет! Зачем они прибыли к нам – неведомо, но спустя два месяца черная смерть стала косить людей. Позже узнали, что она давно уже бушевала на землях магометан.

– Нельзя было пускать к нам османов! – не выдержал Гастон. – Их следовало немедленно удавить или сжечь. Проклятие на голову короля Филиппа!

– Они умирали так же, как и христиане. Их не стали хоронить, чтобы не осквернять землю. Пять лет прошло с тех пор – и снова чума, и опять она пришла с Востока. Спустя два-три года – та же беда. Границы стали стеречь, мусульман больше не пускали сюда. Но они вновь просочились, как песок меж пальцев, – и, как прежде, королевство охватила страшная зараза. Те, кто ее принес, спешно отбыли обратно, усеяв все вокруг гниющими трупами. Выжившие после чумы пошли под Пуатье… Однако гибли и англичане, а потому торопились домой. Вот почему заключили перемирие.

– В деревне я слышала о том же, – проговорила Эльза. – Люди ненавидят сарацин.

– Мысль об избавлении человечества от неверных уже три столетия будоражит Святой престол; но разве избавиться от саранчи? Та же казнь египетская.