Добрее одиночества

Не разыгрывает ли дурачка, подумал Боян, но делать было нечего; он задним ходом двинулся обратно.

Они остановились у другого заведения в нескольких километрах по главной дороге. Когда официантка принесла меню, Сычжо сказала, что хочет только горячего чаю.

– Вы не простыли? – спросил Боян.

Ему уже раньше следовало постараться ее подбодрить, и он сделал бы это, если бы не узнал, что участок вокруг старой закусочной продан «Столичному океану». Скорее рассеянный, чем расстроенный, он заказал чайник чаю для Сычжо и пельмени с собой.

– Почему вы решили не есть? – спросила Сычжо. – Ведь говорили, что проголодались.

– Если вы неважно себя чувствуете, лучше будет вернуться в город как можно скорее, – ответил Боян.

– Или вам надо вернуться из-за каких-то дел и мое самочувствие – подходящий предлог?

– Я не работаю по субботам.

Официантка, женщина не молодая и не старая, принесла чай, и Сычжо спросила, можно ли заказать тушеное мясо по-деревенски из меню.

– Придется подождать, – ответила официантка, глядя на Бояна: несомненно, она понимала его роль. Он сказал, что у них масса времени.

– Я вижу, кое-кто сегодня в капризном настроении, – промолвил Боян, когда официантка ушла.

– И вы как хороший человек считаете нужным потакать каждому моему капризу?

– Вы наименее капризная женщина из всех, кого я встречал.

– Значит, получили свою долю женских капризов? – спросила Сычжо. – От скольких женщин, интересно?

– Почему вы спрашиваете?

– Я не имею права проявить любопытство?

В ее глазах вызов смешивался с обреченностью; такого выражения он в них еще не видел. Возможно ли, что она, менее опытная из двоих, наконец сдалась – при том что он до сей поры боялся, что это произойдет с ним? Он ощутил прилив удовлетворения: до того момента не было ни малейшего признака, что он существует в ее мире не только как шофер и спутник во время прогулок, и ее выдержка забавляла и вместе с тем озадачивала его.

– Разумеется, вы имеете полное право проявлять любопытство, – сказал он, наливая ей чай. – Но я вот чего не понимаю: чем вас огорчило мое замечание про ознобление?

– Какая вам разница, будет у меня ознобление или нет?

– Вы прямо как маленькая.

– Я не понимаю, почему мы, неделя за неделей, встречаемся, чтобы погулять, садимся где-нибудь, говорим о пустяках, а потом исчезаем из жизни друг друга до следующего раза, как будто ничего не было. Вам не нравится, как я фотографирую. Вы можете веселее проводить свободное время. Почему вы балуете меня?

– У меня не было возможности видеть отпечатки снимков. Откуда вы знаете, что они мне не понравились бы?

– Вы бы попросили, будь вам интересно.

– А сейчас поздно уже попросить?

Сычжо посмотрела на Бояна, и он увидел смятение в ее глазах.

– Послушайте, – сказал он и посмотрел на ее руки на столе. Пришла мысль, не накрыть ли ее ладони своими, но он решил, что не надо. – Вы должны знать: вы мне нравитесь. Очень. Поэтому, как бы мы ни проводили с вами время, я в это время счастлив. – Или он зря сказал «счастлив»? Ведь он не особенно верит в счастье. – У меня ни разу не было ощущения, что эти прогулки вам неприятны, но, если это так, я, конечно, оставлю вас в покое.

– Я не говорила, что они мне неприятны, – сказала Сычжо.

– Тогда что вас огорчает?

– Я не знаю, кто мы друг для друга. Может быть, для вас это не проблема, но это неестественно.

– Что неестественного в дружбе?

– Мы не предназначены для того, чтобы дружить.

– Значит, мы должны быть либо любовниками, – Сычжо, он увидел, покраснела, – либо чужими друг другу? Третьего не дано? Почему нельзя просто питать искренние теплые чувства?

У Сычжо был нерешительный, загнанный вид, ее словно бы теснил его ум, более ясный, чем у нее, но что она могла, эта ясность, кроме как подтвердить расстояние между ними? Правда была в том, что, где бы они ни находились сейчас – нет, раньше, до того как она выложила на свет вопросы, которые задавали себе они оба, – дальнейшее будет хуже. Почему, подумал Боян устало, печально, люди не могут оставаться на таком месте, какому не в силах найти названия, почему они хотят знать больше, вечно хотят знать больше правды? Все приходит к концу, когда объясняется – верно или неверно.

– Можно я расскажу вам историю? – спросила Сычжо.

Не надо, закричало его сердце. Не рассказывай ее мне, я не тот, кому тебе стоит довериться. Делясь со мной своим секретом, ты либо будешь ждать, что я стану лелеять его как ценность, либо будешь рассчитывать на мою историю взамен. Неужели ты не видишь, что я обману твои ожидания в обоих случаях?

– Конечно, – сказал Боян. Рано или поздно кто-то из них должен был, он знал, сделать шаг, приводящий все в движение в ту или другую сторону. По крайней мере ему следовало радоваться, что не он первый утратил самообладание. – Расскажите, слушаю вас.

– Вы не хотите слушать на самом деле.

– Еще как хочу, – возразил Боян, отводя глаза от пристального взгляда Сычжо. Это будет концом того, что началось недолжным образом; не станет ли теперь легче и ему, и ей?