Добро пожаловать домой (СИ)

- Может хватит уже сочинять ему дифирамбы, а? Тоже мне нашли несчастного сиротку, прям принцесса, бл*дь, попавшая в лапы гадкого дракона, закусившего её семейкой. Ну, чего вы смотрите на меня? Да еще и так злобно! Щас обоссусь от страха, вытирать же вас заставлю. - Рычу не своим голосом, стирая с лица мальчика столь ненавистную улыбку. Что замолк-то? Вон как с ними соловьем заливался, а я вчера из него два слова еле вытащил, и то, под пытками, нах*й.

Как-то настороженно на меня поглядывая, Густав все-таки решается вставить, обращаясь к жертве анорексии:

- Не обращай ты на него внимания. Он у нас придурок. Его в детстве подбрасывали часто…

Так, дружище, ещё один "Вяк" в мою сторону - и твой папа зря потел.

- Ага. А ловили редко.- Не смог не добавить Георг. И когда это ему так жить надоело?

Подкидыш активно кивает, мол: «Да я и не боюсь вовсе. И про придурка сам догадывался…», но все еще не сводит с меня… О, дааа, вот он. Это уже тот взгляд, испуганно-непонимающий, обиженный, который я так люблю. Нечего смотреть так весело и тепло, тем более на других! Сам не понимаю, о чем начинаю думать, от чего злюсь ещё сильнее, ударяя кулаком об стену. Мальчишка вскакивает со стула, отшатываясь от меня подальше. Георг же наоборот, поднимается и, глядя на меня с укором, подходит ближе. А Густав в это время подается к парнишке и пытается обнять, видимо, желая его успокоить.

Не успеваю понять, с хрена ли снова рычу, как происходит то, что выбивает из колеи всех, кто находится в комнате.

Оказавшись в кольце крепких рук, подкидыш всхлипывает и шарахается в сторону, спотыкаясь об стул и падая вместе с ним на пол (Эх, красиво же они летели…), после чего испуганно отползает, вжимаясь в стену и глядя на друга немигающими глазами. Я в шоке, шок во мне, мы оба в ах*е. Что здесь происходит? Непонятно откуда опять возникает странное желание защитить, как и вчера, в спальне (Я, что, бл*дь, Мать Тереза?). Захотелось прогнать его прочь, тряхнув головой, но нас всех будто парализовало и мы тупо стояли не в состоянии пошевелиться (Да и боялись, вдруг он еще чего учудит, мебелью, там, швыряться начнет, мало ли). Все смотрели на этого припадочного, пытаясь прочитать что-то в ошарашенном взгляде, и только Густ не отрывал своего от руки подкидыша, рукав на которой немного задрался (Что, милый, давно стриптиз не наблюдал? Смотри, не кончи!). Не успел я проследить его взгляд, как первым отмер Георг, сглотнув и, не отрываясь от распахнутых в испуге кофейных блюдец, предложил переместиться в гостиную и поговорить.

***

Сидим. Смотрим. Молчим. Где-то я уже это проходил… Только тогда мы с брюнетом играли в гляделки, а сейчас три непонимающе-заинтересованно-ожидающих взгляда (два Г с дивана, а я, как барин, развалился на кушетке) впиваются в тонкую фигурку с опущенной головой и закушенными губами, скромно устроившуюся в изогнутом черном кресле. А он всё молчит. А мы всё ждем. А он, видимо, ждет, когда же мы забудем, чего ждем. Хрен тебе, золотая рыбка!

- Акира, ничего не хочешь нам рассказать? – удивленно-непонимающие взгляды уставились уже на меня. Я что-то пропустил? Ах, да, я же впервые назвал его по имени. Да, блин, как-то к слову не приходилось, ещё и вспомнить не мог, как же его там тетушка обозвала. «Акира-…», а че дальше?

- Билл. Лили усыновила меня под именем Вильгельм. Бабушка звала Вилли. – Красивый, уже ровный и успокоившийся голос (Стоп, красивый? Проехали…).

- Я чего-то не понял, он, конечно, живёт у тебя всего сутки, Том, но ты так и не удосужился узнать, как его зовут? – шокировано смотрит на меня Густав. Ага-ага, давайте. Задавите меня морально. Правильно, Гео, и ты подключайся. Ха, а сами-то?

- Мы сейчас не об этом. Какого хрена ты от Густава шарахнулся, как от прокаженного? Понимаю, конечно, что он у нас мальчик страшненький, но не настолько же. – О, а вот теперь уже смотрят на меня возмущенно сопя и надувая щеки. Пф. Густи, ты же знаешь, я не боюсь хомячков.

Билл поднимает испуганные глаза на Густава (вот чего он вечно боится-то?) и, подавившись воздухом, от переизбытка чувств, начинает оправдываться, вцепившись лапками в тонкое сиденье кресла:

- Нет, почему страш…Я так вовсе не думаю. Дело совсем в другом… Я… просто.. У меня… - Все взгляды вновь приковались к скелету, и он опять растерялся, путаясь в словах и мыслях.

Наконец, видимо, собравшись, набирает в грудь воздуха и выдает:

- Я просто не люблю, когда ко мне прикасаются.

Зашибись. Это вот этот полет в сопровождении мебели, попытка срастись со стеной и панически носящиеся по комнате глаза в поисках путей отступления называются «не люблю»?

- Мама, роди меня обратно, я хочу стать голубым оленем.

- Так ты и так голубой! – ну, вот, Гео, а я так хотел сделать ребенку сюрприз! На х*й выдал с потрохами?

- И олень. – Улыбайся, улыбайся, Густи. Щас, Георг проржется и я вам обоим покажу, как сильно вас люблю.

Видимо, маньячий блеск в моих глазах что-то напомнил подкидышу, он дернулся, чуть не свалившись с кресла, и мальца понесло.