Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

3 февраля 1876 года цесаревич Александр Александрович записывает в своём дневнике, что остался дома, чтобы прочесть записки М. Муравьёва об управлении СевероЗападным краем, попавшие к нему, очевидно, в рукописи. «Замечательный умный и энергичный человек, и как он сразу повел дело, просто чудо!» — восхищался будущий император выдающимся русификатором, с которым был знаком и лично. Во всей национальной политике Александра III последовательно ощущается это энергичное «муравьёвское» начало. «Муравьёвская модель русификации национальных окраин была взята за основу в годы правления Александра III», — отмечает С. В. Ананьин.

Жёсткую русификацию Прибалтики — Остзейского края невозможно понять, если не помнить «Письма из Риги» и «Окраины России» Юрия Самарина и опубликованные в самом начале царствования очерки Н. С. Лескова «Иродова работа», обличавшие уступки петербургской бюрократии немецкому засилью. Плодом этой идеологической подготовки стали такие решительные действия как перевод делопроизводства в крае на русский язык, русификация Дерптского университета, возвращение городу, где он был расположен, русского имени Юрьев.

Подорвали ли эти решительные меры мир и согласие в империи? Проверкой результатов александровской русификации стала Первая мировая война. Ни один из «русских немцев» не изменил российской империи. Одержанная генералом П. Ренненкампфом победа при Гумбиннене стала роковым поворотом, который обрек Германию на неминуемое стратегическое поражение. В конце ХХ века Русскую Православную Церковь возглавил патриарх из знаменитой остзейской фамилии Ридигеров. Меры Александра III стимулировали органическое слияние остзейского дворянства с русской нацией.

Вопреки широко распространенному мифу, Александр III никогда не провозглашал публично лозунг «Россия для русских», как это делали М. Н. Катков или М. Д. Скобелев. Эти слова считали девизом его царствования современники: «Отпустив длинную бороду, надев русский кафтан с широкими шароварами и русские сапоги, подпоясавшись русским кушаком, Государь дал понять и другим народам и русским инородцам и космополитам, что его заботой будет не весь земной шар, даже не Европа, а Россия, паче всего то, что безвозвратно покончена в ней та политика, которая в прежние времена вытаскивала из огня каштаны для других государств. Русские реальные жизненные интересы — вот начало и конец… политики нашего Государя… Александр III молча думал: Россия для России», — писал в очерке об императоре историк В. В. Назаревский.

Величественный русский стиль

Ещё будучи наследником, Александр III выступает инициатором и попечителем создания Исторического музея, средоточия национальной памяти, создаваемого в содружестве с Иваном Забелиным и отцом русской археологии Алексеем Семеновичем Уваровым. Среди историков царь всегда был на равных, говорил с ними как профессионал с профессионалами и пользовался их искренним уважением и любовью. «Особые симпатии Государя к науке отечественной истории, русской археологии и истории искусств всем известны, как известно всем образованным людям и то, что Государь при всех своих многосложных трудах находил время быть действительным председателем Императорского русского исторического общества и лично участвовал в его заседаниях», — отмечал Иван Цветаев, отец поэтессы Марины Цветаевой и первый директор московского Музея изящных искусств. Самый прочувствованный некролог Царю-Миротворцу написал Василий Осипович Ключевский.

Александр III не только был крупнейшим меценатом эпохи, вступившим в знаменитое соперничество с Павлом Третьяковым, но и сделал идейную и культурную ставку… на «передвижников». Вопреки ощущавшемуся в их творчестве народническо-демократическому духу, «передвижники были симпатичны Александру III национальной проблематикой, понятной ему реалистической манерой», — замечал современник. А народно-демократический дух? Разве сам царь не близок к народу и не трудится для его блага с утра до ночи? Столкуемся. С поддержкой царя именно живопись «передвижников» ложится в основу национальной школы живописи: расцветают таланты А. М. и В. М. Васнецовых, В. Сурикова. Царь поддерживает даже «Запорожцев» И. Репина, показавшихся П. Третьякову слишком украинскими — он видит в картине манифест могучего русского духа, того, что передал Н. Гоголь в «Тарасе Бульбе». В конечном счете, недавние бунтари привлекаются к реформе Академии Художеств, а основной темой новой русской живописи становится величие русской истории.

Короткое царствование Александра III — это взлет не только живописи, но и скульптуры и архитектуры. Русское зодчество окончательно обретает свой неповторимый стиль — и пора уже избавиться от советских пропагандистских приставок «псевдо−» (характерно, что те же, кто рассуждают о «псевдо»−русском стиле, говорят «неоготика» об абсолютно аналогичном западном явлении).