Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

К этому родовому фундаменту прибавилось ещё и влияние Учителя, директора Николаевской гимназии в Царском Селе Иннокентия Анненского, замечательного филолога-классика, глубокого знатока античности и прекрасного поэта. Он берет под свое крыло троечника-рифмоплета. Когда за гумилевские безобразия подростку в очередной раз грозило исключение, Анненский бросался за него в бой с неотразимым аргументом: «Это всё правда, господа, но ведь он же пишет стихи».

Восприятие Анненским революции выразилось в одной реплике, брошенной им бунтарской молодёжи, заявившейся в гимназию в красных рубахах: «Я бы советовал вам не носить красной рубахи». «Почему?» «Красная рубаха — одеяние палача». Этот палач-краснорубашечник потом появится в одном из величайших стихотворений Гумилёва — «Заблудивийся трамвай».

Другие царскосельские впечатления тоже делали из Гумилёва антиреволюционера. Он активно посещал салон Коковцевых, где пересекался со знаменитым публицистомнационалистом Михаилом Меньшиковым и ехидным консервативным критиком Виктором Бурениным.

Когда в 1905 году началась революция и 17 октября у царя шантажом вырвали «Высочайший манифест об усовершенствовании государственного порядка», то одна радостно приветствующая революцию дама попросила Гумилёва написать по случаю знаменательного празднества что-то в её альбом. И Гумилев написал… одно из самых убийственно саркастичных антиреволюционных стихотворений в русской поэзии.

Захотелось жабе чёрной
Заползти на царский трон,
Яд жестокий, яд упорный
В жабе черной затаен.

Двор смущенно умолкает,

Любопытно смотрит голь,
Место жабе уступает
Обезумевший король.

Чтоб спасти свои седины

И оставшуюся власть
Своего родного сына
Он бросает жабе в пасть.

Жаба властвует сердито,

Жаба любит треск и гром.
Пеной черной, ядовитой
Всё обрызгала кругом.

После, может быть, прибудет

Победитель темных чар,
Но преданье не забудет
Отвратительный кошмар.

Конквистадор

В том самом 1905 году выходит первый поэтический сборник девятнадцатилетнего Н. Гумилёва — «Путь конквистадоров».

Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду.

Гумилёв идеально совпал с эпохой европейской поэзии, в которой на рубеже XX–XXI веков начинается мощный подъём неоромантизма. В Великобритании Роберт Льюис Стивенсон и Редьярд Киплинг, во Франции — Эдмон Ростан с его «Сирано де Бержераком». Шпаги, каравеллы, пираты, бурные моря и таинственный восток.

Большая часть поэзии Гумилева в количественном отношении — это неоромантика, которая сегодня многим кажется несколько наивной. Пусть так, ведь эти стихи писал, в сущности, мальчишка, но мальчишка с огромным даром, мальчишка страстно увлеченный, и имеют значение не общие места, а как раз своеобразие.

Кто такие конкистадоры? Это воины испанской католической империи, империи очень консервативной, это воины Христа, несшие крест в новооткрытые языческие земли. И Гумилёв пишет именно о конквистадорах, рыцарях, королях, императорах.

И напротив, романтические враги испанской империи и вообще порядка и государственности — пираты у Гумилева не представлены. Знаменитые гумилевские «Капитаны» посвящены не пиратам, а открывателям новых земель — Колумб и Да Гама, Кук и Лаперуз… И там нет анархической романтики, напротив — есть поэзия подавления бунта.

Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.

Чья не пылью затерянных хартий, —

Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь

И, взойдя на трепещущий мостик,

Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.

Когда Гумилёв между строк упоминает флибустьеров, он именует их «королевскими псами», то есть опять же связывает с монархией.