Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

Над широкою рекой,
Пояском-мостом перетянутой,
Городок стоит небольшой,
Летописцем не раз помянутый.

Знаю, в этом городке —

Человечья жизнь настоящая,
Словно лодочка на реке,
К цели ведомой уходящая.

На базаре всякий люд,

Мужики, цыгане, прохожие, —
Покупают и продают,
Проповедуют Слово Божие.

В крепко-слаженных домах

Ждут хозяйки белые, скромные,
В самаркандских цветных платках,
А глаза все такие темные.

Губернаторский дворец

Пышет светом в часы вечерние,
Предводителев жеребец —
Удивление всей губернии.

А весной идут, таясь,

На кладбище девушки с милыми,
Шепчут, ластясь: «Мой яхонт-князь!»
И целуются над могилами.

Крест над церковью взнесен,

Символ власти ясной, Отеческой,
И гудит малиновый звон
Речью мудрою, человеческой.

Достаточно сравнить эту нежность к старой России, живущей под отеческой властью, с неприязненно пасмурными стихами Блока, чтобы ощутить разницу.

Или стихотворение «Туркестанские генералы», воспевающее былых строителей империи:

Под смутный говор, стройный гам,
Сквозь мерное сверканье балов,
Так странно видеть по стенам
Высоких старых генералов.

Приветный голос, ясный взгляд,

Бровей седеющих изгибы
Нам ничего не говорят
О том, о чём сказать могли бы.

И кажется, что в вихре дней,

Среди сановников и денди,
Они забыли о своей
Благоухающей легенде.

Они забыли дни тоски,

Ночные возгласы: «к оружью»,
Унылые солончаки
И поступь мерную верблюжью;

Поля неведомой земли,

И гибель роты несчастливой,
И Уч-Кудук, и Киндерли,
И русский флаг над белой Хивой.

Забыли? Нет! Ведь каждый час

Каким-то случаем прилежным
Туманит блеск спокойных глаз,
Напоминает им о прежнем.

— «Что с вами?» — «Так, нога болит».

— «Подагра?» — «Нет, сквозная рана». —
И сразу сердце защемит
Тоска по солнцу Туркестана.

В этих стихах любовь Гумилёва к русской имперской старине удивительно органично сочетается с любовью к экзотике востока и дальним странствиям, выразившейся в его многократных путешествиях по Африке.

Гумилёв и Африка: певец Черной Империи

Гумилёва часто сравнивают с англичанином Редьярдом Киплингом, совсем глупые авторы называют его подражателем англичанина, поумнее — говорят о роднящем их обоих империализме, культе силы белого человека, строителя империи, покоряющего неведомые просторы и живущих на них дикарей. Однако это крайне поверхностное сопоставление.

Киплинг был журналистом, никогда не участвовал ни в каких войнах, а по Британской империи передвигался исключительно по контролируемым англичанами местам и не без комфорта. Многие из его стихов, как знаменитое «Бремя белых» — это блистательная рифмованная публицистика.

Гумилёв поэтической публицистики не писал вообще, даже жаль. Он забирался в самые глухие дебри Восточной Африки, далеко за пределы не только российской, но и вообще какой-либо власти. Он был настоящий воин и охотник, десятки раз рисковавший жизнью.

Я люблю избранника свободы,
Мореплавателя и стрелка,
Ах, ему так звонко пели воды
И завидовали облака.

Высока была его палатка,

Мулы были резвы и сильны,
Как вино, впивал он воздух сладкий
Белому неведомой страны.

При этом никаким певцом колониальной империи Гумилёв не был. Единственная империя, которую он прославляет в Африке — это Эфиопия, Абиссинская империя, возникшая как раз благодаря тому, что древний христианский народ, эфиопы, решился противостоять итальянским колонизаторам.