Добрый доктор из Варшавы

Супруги Розенталь спят в крохотной главной комнате, Кристина на кухне. На ее кровати есть место только для Софии, а в детской кроватке рядом с ними лежит малыш. Миша пытается заснуть на двух стульях, втиснутых в небольшую щель между окном и столом, но он слишком возбужден, в его крови бушует адреналин. В какое ужасное место он привез Софию. Как могло случиться, чтобы столько детей голодали, попрошайничали на улице?

Неужели Корчак и дети испытывают такие же лишения?

Ему слишком тесно на узких стульях, длинные ноги затекают, спит он беспокойно. Ему хочется вскочить и скорее бежать на поиски работы, которая помогла бы выжить в этом жутком месте.

Он представляет, как вместе с Софией они идут по набережной Вислы, как голубое небо раскинулось над бескрайним простором. Но открывает глаза, и гетто возвращается. Еще рано, однако голоса на улице уже разносятся эхом между домами, сливаясь в слабую какофонию. В ней не слышится шороха автомобильных шин, звона трамвая. Трамвай здесь больше не ходит.

Его тело затекло. Как бы хорошо сейчас принять горячий душ. Стараясь не шуметь, он умывается над кухонной раковиной, ополаскивает подмышки. Не разбудить бы Софию и Кристину, которые все еще спят на кровати у стены. Марьянек сидит в кроватке и смотрит с опаской на Мишу. Насмотревшись на высоченного чужака, малыш решает заплакать. София просыпается и берет Марьянека к себе в кровать, ласково уговаривая его улыбнуться. В ночной рубашке она проходит через комнату, быстро целует Мишу и отрезает для мальчика кусок хлеба от буханки в металлической корзине.

Показывает Мише остатки хлеба. Их едва хватит на троих – все, что осталось на завтрак.

– Не будем его есть, – говорит София. – Может, удастся купить еще, когда пойдем к Корчаку. Сейчас оденусь, и прямо туда. В доме уже встали и завтракают.

Как хорошо она его знает. От этой мысли Миша улыбается.

– Взглянуть хоть одним глазком, как там они. А потом отнесем наши бумаги в Еврейский совет.

* * *

На тротуаре возле дома лежит голый, истощенный мертвец, прикрытый газетными листами. Ветер сдувает и уносит их.

– Почему никто ничего не делает?

К своему ужасу, София видит на улице и другие трупы. Люди проходят мимо, отводя глаза.

По улице со скрипом катится длинная черная тележка. Железные обода деревянных колес грохочут о булыжники. Один человек толкает тележку сзади, другой, стоя между черными оглоблями, как лошадь, тащит ее. Они останавливаются и забирают обнаженные трупы, складывая их в повозку, будто дрова. Тела подрагивают, когда тележка катится по неровной мостовой.

Повозка останавливается рядом с Софией и Мишей. Мужчины поднимают мертвеца.

– Почему эти люди лежат здесь вот так? – сердито спрашивает София.

Мужчина вопросительно смотрит на нее.

– Новенькие? Откуда вы?

– Приехали вчера из Львова.

– Эх вы. Да нужно было бежать со всех ног подальше отсюда, пока была возможность, – мужчина растерянно потирает щеку. – А лежат они потому, что за место на кладбище Генся нужно платить, вот все и оставляют покойников прямо на улице, да упокоятся они с миром. А одежду снимают, чтобы обменять на еду.

– Ничего не понимаю. Вчера мы шли по Варшаве, там были и рынки, и магазины, в них полно еды. В голове не укладывается.

Мужчина пожимает плечами, встает между оглоблями, и деревянный катафалк с грохотом уносится прочь. Безжизненные головы, подпрыгивая, бьются о доски.

* * *

Адрес правильный, но входная дверь заделана кирпичом. За стеной раздаются детские голоса. И смех. Миша понимает, что впервые слышит смех с тех пор, как они вошли в ворота гетто. Они стучат в боковые двери. Жалюзи поднимаются, и за решетчатым окошком появляется голова Мониуса с ярко-рыжими волосами. Он впускает их, крепко обнимает Мишу и кричит всем, что пришли пан Миша и пани София. Теперь Миша понимает, в чем дело. Во двор ведут боковые ворота. С трех сторон двор окружают стены с окнами, отчего он напоминает замок, в задней части высится глухая стена. Дети спокойно играют, бледные, но здоровые. Корчак сидит на скамейке под лучами полуденного солнца, вокруг него стайка детей, он беседует с ними. Миша потрясен, увидев, как высохло его тело, исхудало лицо, как слезятся его большие глаза с темными мешками. Он стал совсем седым. На нем мундир польского майора, но без знаков различия на вороте.

При виде Миши и Софии Корчак радостно улыбается и встает, широко раскрыв объятия.

– Как я рад, что вы пришли навестить нас.

Он тепло обнимает их.

– Как поживаете, доктор Корчак?

– Лучше и быть не может, сами видите. Да, у нас все хорошо, очень хорошо. Ни одного больного ребенка.