Добрый доктор из Варшавы

Корчак указывает на ботинки, аккуратно поставленные возле кровати.

– Вот они. Можешь не беспокоиться. Мы всегда уважаем собственность детей. Скажи мне… – он делает паузу.

– Аронек, – говорит мальчик. – Меня зовут Аронек.

– Скажи мне, Аронек, у тебя есть родители в гетто, какая-нибудь семья?

Взгляд мальчика жесткий и дерзкий, будто ему тысяча лет.

– Я забочусь о себе сам.

Он говорит достаточно грамотно, похоже, ходил в школу, но жизнь в гетто научила его никому не доверять.

– Похвально. Но если ты останешься…

Из коридора доносится запах чечевичного супа, в который, кажется, добавлена колбаса, от его запаха в животе мальчика громко бурчит.

– Если останешься, придется сбрить тебе волосы, ты понимаешь почему. Если у тебя хватит смелости.

Мальчик подносит руку к голове.

* * *

Корчак шутит, что машинкой будет выстригать на голове мальчика карту Варшавы. Вот Маршалковская, вот Иерусалимская – знал ли Аронек, что над левым ухом у него были шикарные магазины, над правым – колбасная лавка? В конце концов он сажает Аронека перед зеркалом, а машинка полирует его голову и делает ее гладкой, как яйцо. Позади стоят Сара, Абраша и все остальные и дружно хлопают. Глядя на них в зеркало, Аронек хмурит брови. Ему не нравится, что все толпятся вокруг него. С хмурым видом он наклоняется вперед к зеркалу и не узнает себя в этом противном хилом мальчишке. Из-за голода на исхудавшем лице не осталось и следа от детской пухлости. Острый нос, оттопыренные уши. Он трогает красно-синюю шишку, которую оставил на его виске ботинок охранника, разглядывает рану, уже затянувшуюся корочкой. Она сильно болит.

Он осматривает свое тело. Давно он не был таким чистым, последний раз… в общем, еще до гетто. Он старается не вспоминать, как когда-то мать наполняла цинковую ванну горячей водой в комнате с кружевными занавесками и изразцовой печью в углу, на которой стояла кастрюля с супом.

В столовой щебечущая без умолку детвора передает ему большую тарелку супа и корзину с ломтиками хлеба, засыпает его вопросами. Аронек не отвечает, обхватив свою миску, он быстро вычерпывает из супа чечевичные зерна, опасаясь, как бы кто-нибудь не стащил у него обед. Он видел на улице грабителей, которые выхватывали из рук людей свертки и тут же проглатывали их содержимое, иногда даже не проверяя, еда ли это. Кто его знает, может, вон тот хилый мальчишка с большими глазами собирается проделать то же самое.

Когда никто не видит, Аронек незаметно берет кусок хлеба с чужой тарелки и прячет, чтобы съесть позже.

Но кое-кто все-таки замечает. Корчак решает ничего не говорить мальчику. Детям, которые познали голод, а он видел много таких, требуется время, чтобы поверить, что хлеб у них на столе будет всегда. Лучше пока не замечать украденный кусок. Корчак с грустью наблюдает за Аронеком. Это ребенок, который тоскует по матери. Ребенок, которому больно.

Только как же он ругается! Аронек в совершенстве овладел отборной бранью на идише, которая родилась в еврейских трущобах Варшавы. Это длинные, по-своему даже поэтические ругательства, грязные, как сточная канава. В армии Корчак выучил парочку крепких выражений, но, пожалуй, до Аронека ему далеко. Дети в ужасе замирают от его слов. Или прибегают с криком к доктору сообщить, что Аронек снова ругается.

Ребенок, видимо, не может себя контролировать, ругается как дышит.

А ведь все дети знают, что бранные слова считаются провинностью. Они ожидают, что и к Аронеку будут предъявлять те же требования. Да, ситуация непростая.

* * *

Корчак подводит к Аронеку Абрашу.

– Теперь он твой старший брат.

– Ну и что ему надо? – Аронек смотрит на Абрашу с опаской. Ему совсем не нравится этот худой, похожий на девчонку мальчишка. Врежешь ему разок, он и заплачет.

– Ничего мне не надо, – говорит Абраша. – Хочешь, расскажу тебе, как мы здесь живем, как все устроено?

– Вот еще, от такой бабы, как ты, помощь мне не нужна, – говорит Аронек, разглядывая нежное лицо Абраши, его длинные руки музыканта и миндалевидные глаза.

– У всех здесь есть старший брат или сестра, – мягко вмешивается Корчак. – И это нормально. Умные ребята, когда надо, что-то подсказывают новичкам. Почему бы тебе не послушать Абрашу? И если к концу дня ты все же не захочешь иметь старшего брата, то пусть так и будет.

Корчак уходит, оставив их вдвоем, и Абраша начинает экскурсию по дому, его окрестностям и закоулкам.

– А что такое суд для детей? – спрашивает Аронек. – Что, учителя могут отправить детей в тюрьму, если захотят?

– Нет, судьи у нас дети. Представь, я был судьей три раза. Даже пану доктору устроили разнос за то, что он говорил с девочкой слишком сердито. У нас здесь все, и учителя, и дети, должны соблюдать одни и те же правила, уважать друг друга. В этом и состоит справедливость. Если кто-то сделает тебе что-то плохое, скажи…

– Тогда я ударю его.

– И получишь сдачи. Начнется драка. Нет, здесь у нас говоришь так: я подам на тебя в суд. И суд рассмотрит твое дело.

Абраша останавливается перед высоким шкафом.