Добрый доктор из Варшавы

Толпа детей собирается поприветствовать пана Мишу и пани Софию, всюду знакомые лица, правда исхудавшие. Дети сильно выросли, Сэмми сейчас почти такого же роста, как Миша, по-прежнему не расстается с гармоникой; Абраша со скрипкой; маленькая Сара, которую однажды по дороге домой ударили камнем по голове, и у нее на лбу до сих пор серебристый шрам; тихая Галинка держит ее за руку. Щебеча, перебивая друг друга, дети торопятся сообщить им все новости, уводят Мишу и Софию, чтобы показать им новый дом. Внутри дома их взору предстает тоскливая, старательно отмытая, безукоризненно чистая нищета, но повсюду развешаны детские рисунки. Любимые Корчаком нарядные красные герани расставлены на подоконниках. Те же аккуратно сложенные белые пуховые одеяла, чистейшие ванные комнаты, библиотечный уголок и на стене объявления с детскими новостями.

– Пан Миша, ты вернулся, чтобы остаться с нами? – По лестнице спускается Эрвин, он превратился в крепкого, жилистого тринадцатилетнего паренька со светлыми волосами, маленьким острым носиком и круглыми беспокойными глазами. Все в его небольшой фигурке выдает любителя подраться.

– И снова будете приходить и зачитывать нам субботние новости?

– Да. Я согласен. Но неужели это Эрвин? Не может быть. Такой высокий.

– Не такой уж и высокий, и сейчас я не живу здесь все время, пан Миша. – Он наклоняется поближе: – Выхожу, чтобы достать и переправить через стену хлеб для пана доктора и для Галинки.

– Я бы тоже ходил, – говорит Сэмми, возвышающийся за его спиной. – Но разве я могу? – Он привычным жестом трогает себя за длинный красивый нос.

– Сэмми, у тебя римский нос, прямо как у императора Цезаря, – отвечает Миша. – Ты должен гордиться им.

– Он отравляет мне всю жизнь.

К ним навстречу уже спешит пани Стефа, как всегда, в коричневом платье с белым воротником. Она совсем поседела, от возраста и усталости кожа на ее лице обвисла, но улыбка по-прежнему прекрасна.

– Как я рада видеть вас обоих. Даже слов не нахожу.

Пока они снова идут на двор, Стефа рассказывает им о положении дел, оно и в самом деле плачевное.

– Корчак весь день на ногах, посещает разных людей, ищет пожертвования, но я не знаю, сможет ли он продолжать и дальше. Он совсем болен. Ему будет гораздо спокойнее на душе теперь, когда вы здесь.

– Я вижу, почти все учителя у вас женщины.

– Когда началась осада, мужчины ушли на восток, вы же знаете. Но мы справляемся. Эстер, медсестра, сейчас здесь. Она помогает Корчаку с обходами. Он ее очень любит. И Генрик тоже, хотя и в более романтическом смысле, но чего ждать от семнадцатилетнего мальчика? Ну, как видите, кроме юного Генрика, у нас в доме нет учителей-мужчин. А ведь некоторые мальчики, которые попадают к нам с улиц гетто, видели слишком уж много, – она нервно кусает губы.

– Ты же знаешь, я снова буду помогать вам, сделаю все, что в моих силах.

На лице Стефы появляется улыбка облегчения.

– Я даже просить тебя боялась, ведь теперь ты женатый человек, но твоя помощь так нужна нам. Конечно, платить тебе, Миша, мы не сможем, но у нас есть еда. Не мог бы ты иногда дежурить по ночам в общежитии для мальчиков?

Миша смотрит на Софию.

– Ты просто обязан, – говорит она.

– Как хорошо, что вы оба вернулись. Я и передать не могу, как рада.

Они уходят, дети играют во дворе, Корчак присматривает за ними. Детский смех еще несется им вслед, но через несколько шагов они снова оказываются в мире гетто. София подходит ближе к Мише и берет его за руку, однако вдвоем пройти невозможно. Ей приходится выпустить Мишину руку, и она следует за ним, когда они пробираются через толпы на тротуарах.

* * *

По ступенькам здания Еврейского совета на улице Гжибовской торопливо взбегают и сбегают люди, но София проходит мимо, ноги сами несут ее к старому многоквартирному дому, по маршруту, знакомому с детства. Миша берет ее за руку, понимая, куда она идет.

София озирается, пытаясь найти знакомые места, где прошло ее детство. Большой высокий дом с множеством квартир исчез, вместо него теперь пустое пространство, за ним начинается другая улица. Остатки кирпичных стен, щебень и камни сметены в кучи. Церковь все еще стоит. Люди, поднимающиеся по ее ступеням, носят на рукавах повязки со звездой Давида: это христиане, отправленные в гетто из-за своих еврейских родителей или бабушек и дедушек. До встречи с нацистскими властями некоторые семьи даже не подозревали о своем еврейском происхождении.

Да, это площадь Гжибовского, но ее трудно узнать. Изобильный, шумный рынок с корзинами, полными булочек и цветов, превратился в сборище отчаявшихся людей, почти ничего не продающих. Они сидят в крохотных киосках или стоят с лотками на шее и торгуют щепками для растопки или кусками мяса. Булыжная мостовая покрыта грязью, под ногами валяются пучки соломы. Крошечный ребенок с огромными глазами начинает танцевать перед Софией, его ноги, торчащие из-под пальто, напоминают кости скелета. София вынимает из сумочки деньги и покупает ребенку большую булку. Ее тут же окружает стайка других детей, кольцо голодных детских лиц.

У нее в кошельке больше нет денег.