Добрый доктор из Варшавы

Он закрывает глаза, поворачивает ладони вверх к небу и расслабляется, позволяя доброте войти к нему в душу, наполнить ее собой. Он представляет, как бродит по полям вокруг «Маленькой розы». Летний день, песня сверчков. И вот уже сердце бьется ровнее. Боль в груди утихает. Умиротворенный, он открывает глаза, получив с небес достаточно благословения, чтобы самому вновь благословлять этот мир.

Глава 23 Варшава, февраль 1942 года

София выходит из кухни, переодетая в платье темно-розового цвета. Миша хлопает в ладоши, когда она кружится, хотя его сердце сжимается. Это платье было на ней в день свадьбы, но… как же изменилась она с тех пор. Исчезли тугие, как яблоки, щечки, на исхудавшем лице резко обозначились скулы.

Она наклоняется к маленькому зеркалу, расправляет складки на груди, закалывает выбившуюся прядь волос.

– Все, что я могу сделать.

– Ты прекрасна.

Он берет ее за руку, она чуть смущается. Они встречаются теперь так редко, что минуты, проведенные вместе, кажутся драгоценными и в то же время разрывают душу.

Домой возвращается господин Розенталь, с плеча свисают непроданные брюки.

– Мой бог, какая ты шикарная. Что-то случилось?

– Миша ведет меня в кафе «Штука».

– А, в «Штуку». Кто там сегодня выступает? Вот уж правда, еды нам, может, и не хватает, зато в первоклассных музыкантах недостатка нет.

Он стягивает с плеча коричневые брюки от костюма, и они падают на стол. Вид у него удрученный.

– Столько часов простоял на рынке Генся, но сегодня даже контрабандисты, те, что скупают обноски и перепродают на арийской стороне, воротили от них нос. И чем плохи эти брюки? Почти новые.

– Очень им интересно обсуждать твои старые штаны.

Госпожа Розенталь складывает брюки и убирает, обнимает Софию и поворачивает ее к двери.

– Ну, молодежь, вам пора, хорошего вечера.

София натягивает кардиган и пальто, наматывает на шею шарф.

– И, мама, помни, осталось немного масла, чтобы дать Марьянеку с картошкой и…

– Ладно тебе. Хоть раз не думайте ни о ком, побудьте друг с другом пару часов. Видит бог, ты этого заслуживаешь. А мы никуда не денемся, будем здесь, когда ты вернешься.

* * *

Снаружи не увидишь, что происходит в артистическом кафе «Штука» на улице Лешно, жалюзи там никогда не поднимаются. София и Миша входят в дверь, над которой висят часы, и, будто по волшебству, оказываются в другом времени, на островке довоенной жизни. Зал переполнен, вокруг маленьких столиков сидят компании молодежи. Все одеты в лучшие наряды, которые только смогли раздобыть. Тусклый свет скрывает все переделки и заплаты и создает загадочную атмосферу гламура. На высоком подиуме девушка в черном кружевном платье поет, позади нее декорация, на которой изображено что-то из Шагала, танцующие девушки, парящие среди звезд и цветов. Руки певицы поднимаются и опускаются в такт музыке, и кажется, что она одна из девушек на декорации.

Единственный диссонанс – белая повязка на руке скрипача рядом с ней.

Мише с трудом удается найти два пустых ротанговых стула за одним из маленьких круглых столиков. София снимает пальто и кардиган, поправляет прическу. Цены небогатого меню шокируют. Небольшая кружка пива для Миши. Когда ее приносят, он весь вечер не выпускает ее из рук, будто встретился с другом, которого давно не видел. Для Софии – кофе. Она закрывает глаза и сначала наслаждается запахом, а потом медленно пьет маленькими глотками. Почти настоящий кофе. Его нужно растянуть на весь вечер.

В одном София уверена – она больше не сможет наслаждаться музыкой так же, как прежде. После долгих месяцев в гетто она чувствует, что ее чувства притупились. Она спрашивает себя, сможет ли что-нибудь тронуть ее так же глубоко, как раньше.

Выходит Пола Браун в зеленом атласном платье, волосы зачесаны назад. Она садится за маленький рояль, из-под ее грациозных рук льется грустная мелодия. Пола начинает петь, просит горные ветры далекого Закопане прилететь в гетто. Переливы ее чистого низкого голоса напоминают мягкий ветерок. На Софию же музыка обрушивается как удар из-за угла. Гетто исчезает, а она вдруг оказывается на склоне горы и стоит, подставив лицо свежему ветру. По щекам струятся горячие слезы, все, о чем она запретила себе думать, все, что упрятала глубоко внутрь, внезапно выплеснулось наружу.

Ей стыдно, она опускает голову и закрывает лицо рукой. Расплакаться на глазах у всех, помешать окружающим наслаждаться музыкой – дурной тон.

Она не сразу осмеливается поднять глаза. Миша сидит с изменившимся лицом, в зале почти все плачут, не скрывая слез. Она придвигает стул и прислоняется к Мише, он обнимает ее за плечи. Здесь, в гетто, они терпят лишения, теряют близких, их ни на минуту не оставляет страх оказаться в тюрьме. Но они есть друг у друга, и пока жива их любовь, они все преодолеют, что бы ни творили нацисты.