Добрый доктор из Варшавы

Холодный морозный день, ясное голубое небо. София торопливо проходит мимо кирпичного с зеленым шпилем собора Святого Августина и сворачивает в арку большого дома 34 на улице Дзельной. Обычно она ходит на лекции Корчака по понедельникам в дом сирот, но сегодня доктор выступает в коммуне Дрор. Это всего в двух шагах от того ужасного приюта, где Корчак все еще пытается навести порядок, сделать жизнь тысячи детей хоть чуточку легче. Она оглядывает здание. Как же солидно и респектабельно выглядит это заведение снаружи. Вот только внутри сотрудники по-прежнему беззастенчиво тащат продукты, предназначенные для детского стола.

Другое дело коммуна на Дзельной. Здесь молодые люди под вывеской столовой организовали нелегальную школу и заодно как могут стараются подкормить детей и подростков.

Двор заполнен щебечущими без умолку подростками, которые чистят овощи или развешивают белье. До войны члены коммуны тайно готовились к переезду и новой жизни в Палестине, даже учились управлять небольшой фермой под Варшавой. Теперь все их умения пригодились, и они сами учат и подкармливают триста подростков и молодых людей из окрестных домов.

София поднимается на верхний этаж в большой зал, который служит столовой. Он заполнен до отказа, студенты сидят, где только могут, – на полу, на шкафах.

Миша в дальнем конце комнаты разговаривает с молодым человеком, таким же высоким, как и он сам. Светлые кудри, спадающие на лоб, светлые усы и ярко-голубые глаза – ну чем не лихой польский летчик. В коммуне Ицхак Цукерман отвечает за образование. Судя по их озабоченным лицам, разговор серьезный. София пробирается к ним через переполненную комнату. Интересно, что они обсуждают.

Миша поворачивается, когда она подходит к ним.

– Ицхак говорит, что с его семьей в Вильно случилась беда.

В сухих глазах Ицхака застыла боль.

– Слухи оказались правдой. Моих родных убили вместе с остальными евреями Вильно.

Потрясенная София зажимает рот рукой.

– Какой ужас.

– А Люблин «очистили от евреев». Всех погрузили в вагоны и увезли куда-то. Мы думаем, что следующей может стать Варшава.

– Но вы уверены, что это правда? Так много слухов, не знаешь, чему верить…

– Немцы конфисковали нашу ферму, но по-прежнему посылают нас туда работать. Начальник-поляк оказался хорошим человеком. Так что связь с курьерами мы держим через ферму. И знаем точно. Мы решили, что дадим отпор, если за нами придут.

– Они собираются прекратить уроки, – говорит Миша, повернувшись к Софии.

– Но почему? – спрашивает София. – Корчак говорит, что ваша школа лучшая в гетто.

– Вместо школы начинаем обучать, как обращаться с оружием.

– Обращаться с оружием? Зачем? Вы сказали об этом Еврейскому совету? Что они говорят?

– Говорят, что мы всех перепугаем. Что подвергаем людей опасности. Что если немцы прознают, репрессий не избежать. Они ничего не хотят слышать. Но мы уверены, что нацисты собираются ликвидировать гетто. Все гетто – сразу и повсюду. Это не что иное, как план полного уничтожения евреев. И мы решили, что не пойдем на бойню, как овцы.

К ним подходит Тося. Ее вьющиеся светлые волосы взлохмачены сильнее, чем обычно, на побледневшем лице озорные веснушки выглядят не такими яркими. Она вопросительно смотрит на Ицхака.

– Я им рассказал.

– Так ведь для тренировок нужно оружие. Оно у вас есть? – спрашивает Миша.

– Пистолет.

– Всего один пистолет?

– Это только начало.

Тося поворачивается к Софии:

– Мы получили его от Союза польских рабочих. У них самих не хватает оружия, поэтому больше они не дали. Прежде чем пришлют еще, хотят знать, будет ли от наших занятий толк. Поэтому мы просим всех, кто связан с польскими рабочими, всех проверенных людей пройти начальную подготовку, а тебе можно доверять, я знаю, ведь в колледже ты вступила в профсоюз. Так ты придешь?

В глазах Софии читается сомнение.

– Вообще-то было бы полезно научиться, – говорит Миша. Сам он умеет обращаться с ружьем, еще в детстве каждое лето на болотах Припяти охотился на дичь.

Губы Софии решительно сжаты, она коротко спрашивает.

– Когда?

– Завтра в четыре.

Тося шепчет адрес на улице Новолипи и исчезает перед началом лекции.

В передней части зала Корчак стоит за кухонным столом, протирает очки, закрывает покрасневшие глаза и начинает:

– Я хочу научить взрослых понимать и любить это чудесное и творческое состояние «я не знаю» в вопросах воспитания детей – полное жизни и ошеломляющих сюрпризов.

* * *

София быстро пишет, стараясь не думать о том, что сказали Ицхак и Тося, заставляя себя сосредоточиться на лекции. Ей хорошо знакома эта идея из книги, которую Миша подарил ей на свадьбу. Призыв Корчака уважать каждого ребенка – оазис надежды и человечности среди зверств и жестокости. И разве не лучший способ противостоять нацизму – бережно передавать знания следующему поколению, вести их светлой дорогой добра и гуманизма, несмотря на все усилия нацистов превратить в животных целый народ?

Но новости Ицхака не выходят у нее из головы. Неужели это правда и у нацистов есть план уничтожить всех евреев в Польше?

Глава 25 Варшава, апрель 1942 года