После выступления Полы наступает небольшая пауза. Зал шумит в предвкушении главного номера программы, ожидая появления Владислава Шленгеля, поэта и комика. Он выходит на сцену. Невысокого роста, хорошо сложенный, в круглых американских очках в толстой черепаховой оправе. Все в зале лопаются от смеха, для его едкого черного юмора, кажется, не существует запретных тем. Когда он читает сценку о двух парах, пытающихся жить в одной комнате, София и Миша понимающе переглядываются.
Затем Шленгель выносит на суд зрителей стихотворение.
– Для тех, кто любил и потерял Варшаву: «Контрабандист».
В зале стоит тишина, затем раздаются аплодисменты. София слышит знакомый голос у своего уха.
– Можно? – спрашивает игриво рыжеватая кудрявая блондинка в веснушках, указывая на свободный стул.
– Тося! – восклицает София. – Как же давно мы не виделись. Миша, помнишь, мы с Тосей познакомились в студенческие годы? Я и не знала, что ты здесь, в гетто.
– Я бываю здесь не очень часто. – Она наклоняется к Софии и переходит на шепот: – Езжу по разным местам, узнаю, что происходит в молодежных движениях в разных городах.
– Но ведь это так опасно! Все знают, что сейчас ждет еврея за пределами гетто: расстрел на месте или пытки, если немцы посчитают, что могут получить информацию.
Тося пожимает плечами:
– У нас целая сеть, места, где мы можем остановиться, и свои способы выбраться из гетто. И потом, это важная работа. Мы здесь закрыты, оторваны от мира и так мало знаем о том, что происходит на самом деле. – Она качает головой и вызывающе улыбается. – По крайней мере, как выяснилось, у меня есть то, что называют удачной внешностью. Со светлыми волосами можно ездить на поезде без особых трудностей.
Миша наклоняется вперед.
– Так какие же новости? Тося, не знаешь, как там в Пинске? Я ничего не слышал о родных с тех пор, как немцы вторглись в Россию.
– Конкретно о Пинске нет, извините, но должна сказать, с востока приходят плохие вести. Говорят, гетто в Вильно полностью ликвидировано.
– Разве это не слухи? Но куда же исчезли люди?
Тося отвечает не сразу. Ее голос еле слышен.
– Их расстреляли в лесу возле поселка Понары. Почти все еврейское население Вильно.
София ахает.
– Но в Вильно евреев почти столько же, сколько в Варшаве. Нет, не могу в это поверить.
– Никто не может, но есть свидетели.
– Тося, это же немыслимо.
Из-за столика у бара раздается взрыв смеха. Двое мужчин в новых костюмах вместе со своими разодетыми подругами едят икру. Тося смотрит на них с отвращением. Если вы сотрудничаете с гестапо, хорошие деньги можно иметь даже в гетто.
Тося наклоняется ближе.
– Послушайте, хочу спросить вас. Собираетесь ли вы на лекцию Корчака в коммуне Дрор?
– Конечно.
– Тогда увидимся там.
На улице уже смеркается, мороз щиплет лица, изо рта идет пар. Гетто забирает их обратно. Ничего не изменилось. Домой идут молча, близится комендантский час.
– Неужели все, что сказала Тося, правда? – спрашивает София.
– Даже не знаю. Каждый день новые слухи. И не разберешь, где правда. Спрошу у Ицхака, он будет на лекции. Его семья из Вильно. Может, он что-то слышал.
Они молча идут мимо съежившихся на тротуарах бездомных, жмущихся к стенам домов.
В квартире на Огродовой улице Розентали легли спать рано, Марьянек сегодня спит в своей комнате. В записке сказано, что Кристина ночует у Татьяны.
На столе горит лампа. Стоят два маленьких стакана и бутылка с остатками сливовой водки на донышке. Печь не затоплена, но сегодня эта комната и сгущающиеся сумерки принадлежат только им. Миша берет в руки лицо Софии и покрывает каждый сантиметр нежными и жадными поцелуями. Она уткнулась носом в ямочку на его шее, место, которое кажется уютным как дом, а их руки снова ласкают друг друга.
В гетто все еще есть место для любви. А если у вас есть любовь, у вас есть все.
Глава 24
Варшава, март 1942 года