Добрый мир

хотят...» — отрешенно, словно не о себе, подумал Саня. И снова стал ловить в

прицел того, зеленого. Все, что он запомнил из тех мгновений,— это

огромное, нечеловеческое желание кончить того зеленого «духа»; не было ни

мыслей, ни боли, ни чувства опасности — а только это: во что бы то ни стало

кончить!

Сзади взревел мотор, и он снова на мгновение оглянулся. «Восьмерка»

на большой скорости двинулась к нему. На броне у башни, пригнувшись,

сидели лейтенант Саенко и Сергей Попов из его отделения. Башенный

пулемет прижал к земле Санину ватагу.

Машина не дошла до него метров двадцать. Сверху из-за крутой

каменистой осыпи ярко блеснула вспышка, и перед самой гусеницей

«восьмерки» поднялся столб камней и пыли. Машина крутнулась на месте и

замерла. Саня видел, как выпрямился перед прыжком лейтенант Саенко и как

он несколько раз неестественно дернулся; он видел, как Саенко падал и как

Сергей тащил его за машину. Теперь машина Ары, как и его, стояла на дороге

неподвижной мишенью. Но наводчику ее, кажется, удалось сделать то, чего не

удалось Сане. Несколько разрывов на гребне осыпи, было похоже, подавили-

таки гранатометную точку. Во всяком случае, «восьмерка» жила. Стоя голой

мишенью на дороге, она изрыгала из себя всю свою огневую мощь, и на

перевале установилось шаткое равновесие. Ребята от поворота вели огонь по

скалам, по осыпи, но не могли двинуться к машине — простреливался

каждый метр дороги,— а наводчик с «восьмерки» намертво прижал к земле

«зеленого» с его людьми... Сколько времени это продолжалось, Саня не знал.

Когда сзади, из-за поворота, до него донесся рокот моторов, он сперва даже не

понял, что это спасение. Важнее для него оказалось то, что из-за камней вдруг

выскочил его зеленый вражина, и он, слабея от ненависти, всаживал в него

очередь за очередью.

Скалы словно раскололись от залпа танковых

«стодвадцатимиллиметровок». Вверху между камней замелькали серые тени

вылезавших из укрытий «духов»; частой тяжелой дробью с дороги начали

бить сразу несколько пулеметов. Через несколько минут все было кончено. В

памяти Сани осталось только, как на большой скорости, обходя обе их БМП,

по дороге к группе «зеленого» пронесся головной Т-62, и оттуда слышались

нестройные крики.

Ребята начали собираться у «восьмерки». Когда Саня подошел к ним,

над лейтенантом Саенко склонились командир первого отделения и Сережа

Попов. На тело лейтенанта было страшно смотреть. Вся грудь его и живот

были мокрыми от крови. Каски на нем не было. Голова, неправдоподобно

отброшенная назад, словно у него не было горла, тоже лежала в кровавой

луже. Глаза лейтенанта были полуоткрыты. Сане показалось, что смотрит он

на него. «Из-за меня!» — прошептал Саня. И сел. Какой-то танкист подбежал

к нему,

стал снимать с него бронежилет. Расстегнул гимнастерку. «Ты что,

земляк, ранен? Эй, земляк!» Саня снова посмотрел на лейтенанта Саенко.

Судорожно вздохнул — и зевнул. Мучительно, до боли в челюстях. Еще

несколько раз вздохнул — и снова зевнул...

В вертолете, когда его с Костей и Леней Дубининым везли в

госпиталь, он потерял сознание. И это было хорошо. Потому что в госпитале

снова началось. И только после порции уколов отошли и головная боль, и

зевота.

А так на нем не было ни царапины. Был синяк величиной с чайное

блюдце под левой подмышкой да длинная вмятина на каске напротив затылка.

Саня стоял перед пьяным соседом и зевал. Ждал, что еще скажет этот

седенький духарик. На какой-то момент его отпустило, и он успел спросить:

— Дед, слышишь, дед? Слышишь, старый недобиток? Тебе мамка в

детстве зеленую тюбетейку не покупала?

Деда Гриша посмотрел на него бессмысленными глазами и ткнулся в

стол.

Саня повернулся к двери и, держась за подбородок рукой, вышел в

коридор. Там он оделся и пошел в больницу. Он знал, что ему нужно было

колоть.

В больнице, в приемном покое, его пытались оставить, но он не

согласился, успокоив дежурного врача тем, что напасть эта у него давняя,

после травмы головы, и в последнее время почти его не беспокоит. Он только

попросил с собой пару таблеток димедрола. Около часу ночи он вернулся в

свою комнату.

Но даже димедрол не помог ему уснуть.

Он думал о деде Грише, о том, много ли в Союзе «дедов Гриш» да о том,

как он станет теперь с ним жить под одной крышей. Думал и все больше

терялся. Стоило представить себе, как он будет каждый день с ним

встречаться, как полезет после этой старой сволочи в ванну или... на ум

приходила непристойная присказка о том, чего хороший человек не станет

делать с плохим на одном гектаре, и хоть смейся, хоть плачь. Но только

смеяться хотелось меньше всего.

Придя утром на работу, Саня взял у секретарши начальника белый

стандартный лист бумаги и написал в ЖКУ заявление с просьбой обменять

ему комнату. Потом зашел к главному инженеру, попросил «без содержания»

на два часа и пошел в ЖКУ.

В жилотделе ему сказали, что обмен возможен только по истечении

шести месяцев со дня прописки по его настоящему месту жительства, и

посоветовали обратиться к начальнику ЖКУ товарищу Чалому.

Саня вышел во двор жилуправления. Идти к товарищу Чалому не