Добрыня Никитич и Алеша Попович

Можно допустить, что славяне издавна располагали песней «Муж на свадьбе своей жены». Ее сюжет вполне актуален для любого исторического времени. Однако обстоятельства, при которых могла повторяться и быть актуальной сходная сюжетная ситуация, с течением времени менялись. Это сказывалось на отношении певцов к песне и приводило к ее постоянным переработкам. Отсюда возникали различия между текстами с одинаковым сюжетом, бытовавшими у разных славянских народов. Произошло расщепление общего сюжета, и в песнях каждого славянского народа удержались лишь отдельные черты генетического предшественника. При этом на русской почве, в отличие от южнославянской, один извод — былина «Добрыня и Алеша» — полностью вытеснил из бытования все другие эпические изводы.

Тот факт, что в русской былине значительное внимание уделяется сопернику мужа, чего нет в славянских параллелях, заставляет искать и других ее предшественников. Они обнаруживаются в сказках.

Известным указателем Н. П. Андреева отмечено лишь 5 русских вариантов сказки «Муж на свадьбе своей жены» (Андреев, № *891). В действительности же сказок, включающих этот сюжет, записано значительно больше, и среди них можно выделить несколько типов сюжета «Муж на свадьбе своей жены», встречающегося, как правило, в виде заключительной части сложных по составу сказок.

Малопопулярен тот тип сюжета «Муж на свадьбе своей жены», где герою помогает быстро вернуться домой сверхъестественное существо (великан, леший, черт и др.)[159]. Противопоставления мужа сопернику здесь нет. Именно этот тип сюжета прямо соотносится с западноевропейскими и восточными прозаическими параллелями и, видимо, заимствован русскими.

К другому прозаическому типу сюжета «Муж на свадьбе своей жены» относится лишь одна сказка «Маленький муж», записанная Б. М. и Ю. М. Соколовыми в с. Раменье Ферапонтовской вол. Кирилловского у. вологодского края. (Ск. и п. Белоз. края, № 81). Только в ней этот сюжет не связан никакими контаминациями. Она насыщена деталями крестьянского быта и семейных отношений. В ней обыгрываются известные по реальной действительности обстоятельства, при которых крестьяне женили малолетнего сына на девушке старше его по возрасту. Сноха второй раз идет замуж по настоянию родителей отсутствующего мужа. Образ соперника не раскрыт, для повествования он — номинальная безликая фигура. В целом эта сказка служит единственным доказательством того, что в русской народной прозе сюжет «Муж на свадьбе своей жены» ранее, как и в эпосе, тоже бытовал самостоятельно.

Самым распространенным является третий тип сюжета, встречающийся в сказках о змееборстве, о трудных задачах и предбрачных испытаниях (Андреев, № 300, 301, 401, 506 В, 530, 532 и др.). В них истинному герою всегда противопоставляется герой ложный, нередко — его братья. Истинный герой обычно еще не муж, а только обручившийся, нареченный. Ложный герой пытается жениться на его невесте, выдавая себя за победителя змея, за освободителя девушки и т. п. При этом он нередко говорит о смерти истинного героя и заставляет его невесту подтверждать эту ложь. Но истинный герой вовремя возвращается к свадебному пиру, и обман раскрывается. Узнавание истинного героя, нередко появляющегося на пиру переодетым, очень часто происходит по перстню, а также по следу на лбу от удара перстнем, по предметам, добытым в месте, где ранее жила девушка, и др.

Под непосредственным влиянием этого сказочного типа, несомненно, и происходило оформление былины «Добрыня и Алеша», в особенности в тех частях ее повествования, где проводилось противопоставление Добрыни Никитича и Алеши Поповича.

Наконец, к четвертому прозаическому типу сюжета «Муж на свадьбе своей жены» мы относим сказки третьего типа, на которых сказалось обратное влияние былины «Добрыня и Алеша». Оно выразилось либо в проникновении в сказочный текст отдельных былинных реминисценций, либо даже в некотором слиянии сказочной и былинной фабул[160]. Это последнее отмечено в двух случаях записями В. И. Чернышева в 1927 г. в Опочецком и Новоржевском уездах Псковской губ. Былина «Добрыня и Алеша», как известно, там не записывалась. Поэтому отражение былины в сказках этих мест, вероятно, является следствием ее забвения, как это часто случалось с различными былинами и на Русском Севере. Было бы соблазнительным видеть в записях В. И. Чернышева факт доказательства происхождения самой былины из Новгородской метрополии. Однако, строго говоря, они могут служить, как и приведенные выше, лишь косвенными доказательствами.

58. Добрыня в отъезде. Печатается по тексту сборника: Рыбников, I, № 26. Записано от А. Е. Чукова, крестьянина д. Горка Пудожгорского погоста Римской вол. (Пудога).