Добудь Победу, солдат!

Он направил лодку глубже в тень, и там было уже мельче, и он опускал весло и толкал плоскодонку вперед, иногда отталкивался рукой от стволов деревьев. Потом он перестал грести, и лодка замедлила ход и Загвоздин, сложив руки у рта, крикнул два раза, подражая крику совы. Они подождали и вскоре услышали ответный крик, и Николай Парфеныч сказал:

– Чердынский. – Он оттолкнул лодку от дерева и взял в руки весло. – Все наши живы. Все на месте.

Как можно передать криком птицы столько информации, удивилась Ольга. Мне еще предстоит многому научиться. Я быстро схватываю и я быстро научусь. Не очень-то хочется быть обузой, когда у нас такая сложная работа.

Они причалили к островку, и разведчики встретили их, вытянули лодку и Чердынский подал руку Ольге.

– Прошу вас, сеньорита, добро пожаловать на наш необитаемый остров! – потом он протянул руку Загвоздину и, когда тот спрыгнул с лодки на землю, сказал то, что давно хотел сказать, еще в Сталинграде, но никак не мог, не было случая или что-то другое мешало ему. – Рад тебя видеть, сержантино! – сказал Чердынский, – если б ты знал, как я рад тебя видеть, сержантино!

Пока Николай Парфеныч вытряхивал из вещмешка телогрейки и раздавал ребятам, Саватеев уже достал сухой паек и что-то жевал. Телогреек было всего три, больше в вещмешок не поместилось, и Ольга хотела отдать Камалу свою, но он отказался, накинул немецкий китель, который сбросил Чердынский. Они присели на поваленный ствол с краю, и он ел галеты и запивал сержантским чаем, а она сидела рядом и просто смотрела на него. Тебе надо подкрепиться, сказала она, ребята съедят всю тушенку, такие они голодные. Я не голоден, сказал Камал, я много не ем в поиске, натощак лучше работается. Потом он закурил, и выпускал дым вниз, в землю и разведчики курили также, и Георгий вспомнил про пленного и сказал, что надо бы и фашиста покормить, но Чердынский возразил – кляп вытащим, начнет орать, и нас обнаружат. Немецкий полковник сидел, не двигаясь, опустив голову. Все это время он послушно выполнял все, что ему приказывали, и все привыкли к нему, как к тени, и даже жалели, хотя он и был причиной всех этих событий.

Загвоздин сложил пустые вещмешки в один, потом пошел в лодку, достал радиостанцию и поставил ее на скамью. В мешок из-под нее он вложил документы из портфеля «Делегата», обернутые непромокаемой пленкой, которые дал ему Арбенов и тоже положил туда же. После этого он подошел к ним, и Ольга подвинулась теснее к Камалу, и сержант присел на край бревна. Она сидела между ними и слушала их разговор.

– Что думаешь насчет проводника? – спросил Арбенов.

– Надежный, – сказал сержант, – если его и взяли, я уверен, он нас не выдал. И партизаны сделают все как надо.

– Когда вышли в эфир?

– По графику, в двадцать ноль-ноль.

– Сейчас двадцать два пятьдесят шесть, – сказал Арбенов, – через четыре минуты время сигнала. Код сигнала помнишь? – спросил он Ольгу, и когда она кивнула в ответ, сказал, – пора, начинаем.

Они поднялись и подошли к лодке, и Ольга перешагнула через борт и села на скамью на корме. Она раскрыла радиостанцию и, настраиваясь на частоту, смотрела на Арбенова. Он подошел и сел рядом, сказал, глядя на светящийся циферблат часов – Начинай! – и она передала сигнал, повторив его трижды. Когда она выключила рацию, он взял ее двумя руками и осторожно опустил в воду за кормой, так, чтобы не было всплеска. Он вытер руки о китель, придвинулся к Ольге, взял ее ладонь и пожал. Она положила голову на его плечо, и он повернул чуть-чуть голову, чтобы щекой коснуться ее волос, и почувствовал, как от их запаха остановилось дыхание. Она устроила голову поудобней, и он прижался щекой к ее голове, и подумал, что хорошо бы летом, на закате, сидеть вдвоем у моря и смотреть, как солнце, готовясь упасть в воду, становится немного приплюснутым снизу и багряно-оранжевым, а внутри оно красное, и по воде бегут золотые искорки. И чтобы ее голова также, как и сейчас, лежала на его плече, и можно было бы чуть повернуть голову, чтобы вдохнуть запах ее золотистых на концах волос. Вдохнуть его вместе с запахом моря, и запахом тины на берегу, и нагретые солнцем камни еще держат солнечное тепло и тоже источают едва уловимый запах. И если сидеть неподвижно, и если повезет, то можно увидеть, как садятся на воду розовые, длинноногие фламинго, и важно вышагивают по отмели. А на закате их крылья оранжевые, но это не каждый может увидеть. И чтобы не было войны, и не надо бояться, что в нее может попасть шальная пуля, или пуля снайпера.

Они пошли к мосту вдоль берега, получился небольшой крюк, но так было безопасней и время еще позволяло. Когда приблизились к мосту так, что можно было на нем различить фигуры двух часовых и огонек сигареты в руках у одного из них, всем нестерпимо захотелось курить, и Санька сказал шепотом: