Добыть Тарковского

Забытье. Лоб потрогал. Чуть не обжегся. Забегал вокруг шалаша. Тома застонала. Думать стал. Раз жар, компрессы надо холодные. Снял трусы, побежал к ручью. Промочил. Назад кинулся. Положил на лоб. Яд, думаю. Типа змеиного. Отсосать можно. Давай укус искать. Не нашел. Одни ожоги. На ногах, на животе. Пузыри гнусные. Смотрю — трясет Тому. Придержал рукой. Чую — обкакалась. Пиздец. Ад какой-то. Умрет, думаю. Снял компресс. Перевернул. Вытер попу. Руками какашки собрал. Вынес. Выкинул. Руки о песок вытер. К ручью побежал. Трусы прополоскал. В листок воды набрал. Вернулся. На спину перевернул. Влил в рот. Губы обнесло. Положил компресс. Сел рядом. Горячая вся. Шок ебучий. На колени встал. Господи, говорю. Пожалуйста. Пожалуйста, сука! Не умею молиться. Ебан. Час стоял. Потом компресс мочить побежал. Костер проебал. Потухло все. Ночь грянула. Хоть глаз выколи. Компресс высох. Жар такой. Мочить пошел. Нимбус забыл. Кое-как дошел. Упал дважды. Пять раз за ночь ходил. Утром описилась. Перевернул. Выкинул листья. Ветки выкинул. Песка набросал. Новые положил. Не должен человек в моче и говне лежать.

Пульс пощупал. Не знаю зачем. И так слышно, что дышит. Хрип такой.

Может, растения, думаю? Растения, может?! И много пить. Ушел. Того нарезал, сего нарезал, хуйни всякой. Схавал. Выждал. Не умер. Отжал фрукты Томе в рот. Глотает. Пить ей надо. Много пить. Каждые полчаса. На ручей забегал. Вода спасает. Сутки бегал. Зайчики в глазах. Озверел. На морально-волевых. Краба убил. В кашицу мясо размял. Попытался Тому накормить. Не ест. Фрукты размял. Проглотила. Костер надо, а как костер, если пить? Похуй на него. Двое суток.

Когда за водой не бегал, рядом с Томой лежал. Ее знобить начало. Грел как мог. Уснул нечаянно. Как в яму ёбнулся. От шепота проснулся — Сева, Сева... Охуел от счастья. Тома, говорю, Тома! Слабенькая. Сбегал на ручей. Обтер с ног до головы. Водой напоил. Будешь, говорю, краба? Съела. Уснула сразу, без хрипов. Рядом лег. Проснулись лицом к лицу. У нее глаза такие... Не знаю, как сказать. Теплые, что ли? Я заплакал. То есть не как баба какая-нибудь, просто слезы чё-то потекли. А Тома... Она их стала целовать. Мои слезы. Пиздец, короче. Ты живая, говорю. Моя Тома. А она в губы. И я. Не знаю. Нежно-нежно, едва-едва. Так и влюбляются в авиакатастрофы. Бред какой-то.

Через три дня Тома встала на ноги. Пока она лежала, я у костровища сидел — камешки сёк. Высек. С огнем вообще житуха наладилась. Тома трусики сняла. Типа — единство стиля и нахуй цивилизацию. Ночью все само получилось. Легли. У меня сразу... Тома тоже. Как будто так и должно быть. Говорить мало стали. Телами переговаривались. Телами как-то красноречивее получается. Восторг! Но это хуйня. Не хуйня, конечно, это самое главное. Не умею я излагать. Мы буквы сделали. Не «Спасите, суки», а три — SOS. «Спасите, суки» лучше звучит, но делать их каждый день заебёшься. Три месяца прошло. Каждую ночь жгли. Ни самолета, нихуя. А мы же спим. Ну, то есть, ебёмся. Нет, не ебёмся. Занимаемся любовью. Короче, я достаю, но не всегда вовремя. Первые капельки, их вообще не чувствуешь, понимаете? А если, думаю, Тома залетит? Сначала я об этом легко думал, в пол-извилины. А вчера во всю извилину задумался. Лежу такой, руку ей на животик положил, и как-то, блядь, боязно. Роды, представляете? В сраном шалаше. Под моим чутким руководством. Аж мурашки по коже.

Уснул кое-как. Утром крабов пошли гасить. От фруктов понос разыгрался. Надо, думаю, с Томой про беременность поговорить. Я не большой мастер таких разговоров. Я от волнения матерюсь много.

— Тома, блядь, я тут подумал...

— Хорошее начало, милый.

— Блядь. Прости. Я...

— Ну, говори уже.

— Мы без гондонов с тобой... В смысле, не предохраняемся. Я хотел сказать...

— Тебя смущает моя беременность, да?

Тома заулыбалась. Я откашлялся.

— Да. С дэху так.

— А я хочу от тебя ребенка.

— Чё?

— Чё слышал.

— А вдруг... Ну, там...

— Я готова рискнуть.

— Серьезно?

— Да.

Моя Тома. Фарт, бля, посреди непрухи.

Вдруг Тома завизжала.

— Смотри! Смотри! Катер!