Добывайки

– Сладости, – ответила Хомили. – То, что подают к чаю. Нечего удивляться, что дети у них были такие болезненные. Конечно, в прежние времена было лучше… к чаю подавали сдобные булочки, и лепёшки, и сладкий пирог, и варенье, и джем. А один старый Клавесин даже помнил, как по вечерам там пили молочный пунш! Но им, бедолагам, приходилось добывать всё в такой спешке! В сырые дни, когда человеки сидели чуть не весь день в гостиной, чай приносили и уносили, так что Клавесины и близко к столу подойти не могли, а в хорошую погоду чай подавали в саду. Люпи говорила, что, случалось, изо дня в день они питались одними чёрствыми крошками да пили воду из цветочных ваз. Так что не надо так уж на них нападать: немножко поважничать да поговорить как господа было для них единственным утешением. Ты слышала, как говорит тётя Люпи?

– Да… Нет… Не помню.

– О, нужно было слышать, как она произносит слово «паркет» (это дощечки, из которых сделан пол в гостиной). «Паркэт… парр-кэт». Ох и умора же была! Если подумать, твоя тётя воображала больше всех…

– Арриэтта дрожит от холода, – заметил Под. – Мы не для того подняли девочку с постели, чтобы обсуждать тётю Люпи.

– Верно, верно, – виновато закивала Хомили. – Тебе следовало меня остановить. Ну-ка, мой ягнёночек, закутайся получше в одеяло, а я налью тебе чашку вкусного горячего бульона!

– И всё же, наверное, – задумчиво проговорил Под, в то время как Хомили наливала бульон, – и для того тоже.

– Для чего? – не поняла Хомили.

– Ну, подняли её… чтобы поговорить и об этом тоже: о тёте Люпи, дяде Хендрири… Эглтине.

– Пусть сначала поест.

– Одно другому не мешает, – возразил Под.

Глава шестая

Под кашлянул, и Арриэтта посмотрела на отца поверх чашки с бульоном, которую держала в обеих руках.

– Мы с мамой подняли тебя, чтобы рассказать о том, что делается наверху. Ты как-то сказала, что небо тёмно-коричневое и в нём есть трещины. Это не так: оно голубое.

– Я знаю, – сказала Арриэтта. – Видела через решётку.

– Разве там видно небо?

– Продолжай, – поторопила мужа Хомили. – Расскажи ей о воротах.

– Ну, – тяжело роняя слова, проговорил Под, – а если ты выйдешь из этой комнаты, что увидишь?

– Тёмный коридор, – сказала Арриэтта.

– А что ещё?

– Другие комнаты.

– А если пойдёшь дальше?

– Ещё коридоры.

– А если долго-долго идти по этим коридорам вперёд, и направо, и налево, и снова вперёд – и так до самого конца, – что увидишь?

– Ворота.

– Крепкие ворота, – поправил Под, – такие, что тебе не открыть. Для чего они?

– Чтобы к нам не залезли мыши, – уверенно сказала Арриэтта.

– Ну да… – вовсе не так неуверенно произнёс Под, словно согласился с ней только наполовину. – А ещё для чего?

– От крыс? – предположила Арриэтта.

– Здесь нет крыс. А как насчёт кошек?

– Кошек? – удивилась Арриэтта.

– А ты не думала, что эти ворота для того, чтобы удержать тебя здесь?

– Удержать… меня… здесь? – в полном замешательстве повторила Арриэтта.

– Наверху очень опасно, а ты – всё, что у нас есть, понимаешь? Не то что Хендрири… у него и сейчас двое своих детей и двое – Люпи, а раньше своих было трое.

– Отец имеет в виду Эглтину, – пояснила Хомили.

– Да, – кивнул Под, – её. Родители никогда не рассказывали ей о том, что делается наверху. У них не было окошка, как у нас, и она думала, что небо прибито над головой гвоздями, что в нём есть щели…

– Надо же так по-дурацки воспитывать ребёнка, – пробормотала Хомили, фыркнув, и пригладила Арриэтте волосы.

– Но Эглтина была неглупая девочка, – продолжил Под, – не поверила им, поэтому однажды поднялась наверх, чтобы увидеть всё своими глазами.

– А как она выбралась? – с любопытством спросила Арриэтта.

– Ну, тогда у нас не было так много ворот. Только одни, под курантами. Видно, Хендрири забыл их запереть. Так или иначе, Эглтина вышла наружу…

– В голубом платье, – добавила Хомили, – и жёлтых лайковых туфельках, которые ей сшил твой отец, с пуговицами из чёрных бусин. Они были такие хорошенькие!

– Так вот, – продолжил Под, – в любое другое время всё могло бы обойтись хорошо. Она бы вышла, осмотрела всё кругом, может быть, немножко испугалась и вернулась обратно… несолоно хлебавши, но здравой и невредимой.

– Но за это время многое произошло, – добавила Хомили.

– Да, – подтвердил Под. – Она не знала, потому что никто ей не сказал, что её отца увидели, и что наверху завели кошку, и…

– Они ждали неделю, – сказала Хомили, – они ждали месяц, они не теряли надежды ещё целый год, но с тех пор никто никогда Эглтину не видел.

– Вот что, – сказал, помолчав, Под и внимательно посмотрел на дочь, – вот что случилось с твоей двоюродной сестрой.

Снова воцарилась тишина, только суп булькал на очаге да слышалось, как тяжело дышит Под.

– Это разбило сердце твоему дяде Хендрири, – сказала наконец Хомили. – Он больше никогда не поднимался наверх… боялся найти там жёлтые лайковые туфельки. Им оставалось одно – переехать.

Несколько минут Арриэтта молчала, но наконец подняла голову и спросила:

– Почему вы рассказали мне об этом сегодня… сейчас?

Хомили поднялась, не находя себе места, подошла к печке.