Добывайки

– Хочешь пойти с папой за щетинками для щётки? Их нужно надёргать из коврика для ног в холле.

Арриэтта радостно подпрыгнула и воскликнула:

– А можно?

– Сними передник и переобуйся. Когда идёшь добывать, нужна лёгкая обувь. Надень, пожалуй, свои красные лайковые туфли.

И когда Арриэтта, пританцовывая, выбежала из комнаты, Хомили обернулась к мужу:

– Всё будет в порядке, вот увидишь.

Арриэтта шла за отцом по тёмным переходам, и сердце в груди билось, как птица в клетке. Сейчас, когда наступил наконец этот долгожданный миг, она еле могла совладать с волнением и вся дрожала: ей казалось, что у неё внутри совсем пусто, что она ничего не весит.

У них было три мешка на двоих. «На случай, – объяснил Под, – если найдём что-нибудь интересное. Всегда нужно иметь запасной мешок, чтобы не упустить счастливый шанс». Когда они подошли к первым воротам, Под положил мешки на землю, чтобы открыть щеколду. Она была сделана из французской булавки, большой и слишком тугой, чтобы открыть её руками. Арриэтта смотрела, как отец повис всем телом на защёлкнутом острие, так что ноги у него болтались в воздухе, затем, перебирая руками, стал двигаться по острию к головке, пока булавка не открылась; в тот же миг он спрыгнул на землю.

– Ты бы этого не смогла, – сказал он, отряхивая руки, – слишком лёгкая. И мама не смогла бы. Ну пошли, только тихо.

Они миновали ещё много ворот, и все их Под оставлял открытыми, шёпотом объяснив дочери:

– Никогда не запирай ворота, когда идёшь наверх: вдруг понадобится быстро вернуться.

Наконец Арриэтта увидела впереди тусклый свет и, потянув отца за рукав, шепнула:

– Это здесь?

Под остановился и предупредил:

– Спокойней, спокойней. Да, это дыра под курантами.

Арриэтта почувствовала, что у неё перехватило дыхание, но внешне никак не выдала себя.

– Туда ведут три ступени, – продолжил Под. – Они довольно крутые, так что смотри не оступись. Когда окажешься под курантами, оставайся там; будь внимательна и не своди с меня глаз. Если всё спокойно и никого поблизости нет, я подам тебе знак.

Ступеньки были высокие и не совсем ровные, но Арриэтта взобралась на них легче, чем Под. Когда она протиснулась сквозь зазубренные края дыры, глаза её вдруг ослепило расплавленным золотом – это на каменных плитах холла лежало весеннее солнце. Она стала во весь рост, и пол исчез из виду; она оказалась в огромной пещере – футляре часов, где наверху смутно виднелись в темноте очертания висевших на цепях гирь. Мрак и пустота вокруг были наполнены размеренными, тяжёлыми, гулкими звуками, которые успокаивающе отдавались у неё в ушах. Высоко над головой Арриэтта увидела маятник, слегка поблёскивавший в полумраке, осторожно, ритмически раскачиваясь взад-вперёд, и почувствовала на глазах горячие слёзы, сердце её внезапно переполнилось гордостью: так вот какие они – куранты, их часы… в честь которых их семья звалась Курантами. Вот уже двести лет, как они стоят на этом месте, терпеливо охраняя вход в их дом, басовито отстукивая время.

На светлом фоне сводчатого выхода чётко вырисовывалась фигура Пода, низко припавшего к земле.

– Не своди с меня глаз, – так он ей сказал, и Арриэтта тоже послушно сжалась в комок.

Она вновь увидела сверкающий золотом каменный пол холла – он уходил далеко-далеко от неё, – увидела края ковров, лежащих как многоцветные острова на расплавленном море солнца, и ещё дальше увидела во всём великолепии солнечного света открытые парадные двери – словно вход в волшебную страну, о которой мечтала всю жизнь. За дверями была трава – настоящий лес, и где-то высоко – колеблемые ветерком зелёные ветки деревьев.

Глаза Пода сделали полный круг.

– Подожди! – шепнул он. – И смотри в оба.

И вдруг его не стало.

Арриэтта наблюдала, как он катится по залитому солнцем полу, быстро, как мышь или уносимый ветром листок… и внезапно увидела его маленьким. «Но ведь он не маленький, – сказала она себе, – на полголовы выше мамы». Она заметила, как он обогнул коричневый коврик для ног у порога и скрылся в тени у двери. Казалось, он превратился в невидимку. Арриэтта смотрела и ждала. Было совсем тихо. Вдруг в часах, в тёмной пустоте над её головой, раздался какой-то звук – не то скрип, не то скрежет, – а затем послышался бой. Часы пробили три раза, неторопливо, звучно. «Нравится вам это или не нравится, – казалось, говорили они, – но сейчас три часа, ровно три».

Внезапное движение у дверного порога, укрытого в тени, – и Арриэтта снова увидела Пода: с мешком в руках он стоял у коврика для ног, который доходил ему до колен, золотисто-коричневый, как ржаное поле. Арриэтта увидела, как он взглянул на часы, затем поднял руку.

Ах какие тёплые были каменные плиты пола, по которым она бежала… каким радостным – солнечный свет на её лице и руках… каким страшным – необозримое пространство вокруг! Под подхватил её, прижал к груди, ободряюще похлопал по спине и, отдышавшись, сказал:

– Ну же, ну же… Вот и умница!